Секреты Дядюшки Бена
Климат в отделе был весьма своеобразный. Сотрудники делились на три категории. Первая плюнула и на службу, и на специальную деятельность и интересовалась только своими личными делами, вторая, в основном пожилые работники, помаленьку тянули до пенсии. Они все еще ностальгировали по тем временам, когда они работали на английскую разведку. Бенсберг, особый случай, все время вспоминал дни, когда при перевербованном американцами бывшем нацистском генерале Райнхарде Гелене, легендарном основателе БНД, договора о приеме на работу заключались простым рукопожатием, а зарплату каждый месяц получали наличными. Третья группа, в которую входило не больше трех-четырех человек, без слова критики выполняла все, что ей приказывали. Эти люди гордились тем, что работают в разведке. Отсутствие какого-либо уважения к вышестоящему начальству со стороны дядюшки Бена их раздражало. Но они его уважали, потому что он был окружен неким нимбом и обладал своего рода 'свободой для дурачества'. Бен считался 'зубром' оперативной работы и уже поэтому – неприкасаемым.
Трюк Бена с сигарилло приводил к тому, что у него в нескольких комнатах могли дымиться до пяти мини-сигар одновременно. Однажды это натолкнуло меня на такую шутку. Каждый четверг у нас проходило служебное совещание. Скучнейшее времяпровождение, тем более, что, собственно, говорить было не о чем. Бенсберг снова и снова рассказывал о старых добрых временах, когда он водил за нос американцев в Берлине. Были кофе, чай, печенье.
При этом он вдруг зажег мини-сигару. Погрузившись в мысли, он затем взял из пепельницы мою сигарету и затянулся. Присутствующие с интересом наблюдали. Я тоже затянулся моей сигаретой. Потом снова он и опять я. Когда сигарету выкурили до конца, я взял его дымящуюся мини-сигару и начал курить. Не успел я положить ее назад в пепельницу, как он буквально выдрал окурок из моей руки и стал курить дальше. При этом он вовсе не реагировал как-то странно, а наоборот, спокойно продолжал рассказывать.
Бенсберга во многих аспектах можно было бы назвать чудаком. Все, что касалось настоящей разведывательной службы, он мог обсуждать остроумно и толково. Но стоило мне начать говорить о Пуллахе и о БНД, как его лицо тут же мрачнело. И после многих часов наших заседаний Бен не оставлял и камня на камне от немецкой внешней разведки.
Со времени моего первого официального представления меня не покидало впечатление, что Бенсберг был от меня в восторге. Этим я мог бы воспользоваться.
После того, как Дядюшка Бен завершил свою оперативную работу, Пуллах заткнул его в Ганновер. Практически в состояние ожидания выхода на пенсию. В Пуллах, в Центр, он возвращаться не хотел. Это местечко на юге Мюнхена он не называл иначе как презрительным словечком 'Нужник для слонов'. Соответственно он и вел себя по отношению к начальству. С сияющими голубыми глазами и широкой улыбкой он приветствовал их, а потом ледяным холодным тоном давал от ворот поворот. Бенсберг приходил на работу и уходил, когда сам хотел. Иногда он до ночи сидел в бюро, а в другой раз его не было целый день. Телефоны накалялись добела, но никто не мог его найти.
Однажды он исчез на целых четыре дня. Его куратор, начальник 14-го подотдела доктор Бреннер каждый час звонил из Мюнхена. На следующий день Бенсберг снова появился на рабочем месте. Он вызвал меня к себе. По его поручению я должен был позвонить начальнику 14-го подотдела. – Скажите этому болвану, что я вернулся. Я был на Кипре у моего дантиста. И скажите ему еще, что если бы они были настоящей разведкой, то смогли бы выяснить это за прошедшие четыре дня'. Я должен был позвонить Бреннеру с его телефона. Начальник прошипел мне в трубку: – Немедленно дайте мне Бенсберга. Но тот ухмылялся и не хотел говорить. Бреннер начал буйствовать. Тут в разговор и включился Бенсберг, который слушал весь разговор по второму телефону, и радовался всему, как удачливый вор: – Бреннер, не накаляйте ситуацию! Молчание на другом конце провода. – Уже одиннадцать часов, – спокойно продолжал Бен, – через час мы сегодня завершим работу. Вы же знаете, воспитательные мероприятия для сотрудников. Вы у себя называете это управлением людьми. Хороших вам выходных.
Как сказано, так и сделано. Бенсберг собрал всю команду и отпустил ее по домам в качестве награды 'за большие успехи'. Его последнее наставление звучало так: – Но всем запишите полный рабочий день.
Димитрофф чуть не лопнул от злости из-за такого необычного метода управления отделом. Но он ничего не мог против этого предпринять.
Один из регистраторов, рабочий псевдоним Пилар, занимался русской почтой. Его жена тоже работала в службе, но ожидала появления пятого ребенка. Его свояченица, русская по происхождению, тоже работала в почтовой цензуре БНД, но во Франкфурте. Тамошний отдел располагался на двух этажах офисного здания, прямо над универмагом 'Вулворт'. Свояк Пилара работал на БНД в Майнце. Это был идеальный пример семейственности в БНД. А ведь так называемая система 'герметизации', при которой отдельные управления и отделы были 'герметично' изолированы друг от друга, как раз и должна была бы это предотвратить.
Пилар выделялся одним особенным талантом. Он был садовод-любитель и весь свой кабинет, включая приемную, превратил в рай для растений. В этой 'теплице', как он ее называл, стояли мешки с землей для цветов и с удобрениями, садовый инвентарь и горшки разных размеров. Одним из его главных клиентов, как ни невероятно это звучит, был Димитрофф. У него тоже был свой сад, и он часто обращался к Пилару с заказами своей жены.
О ценах на помидоры и прочих банальностях
С профессиональной точки зрения похвастаться отделу было нечем. Вот, как пример, несколько странный текст, попадающий в категорию 'добычи стратегической информации': 'Герман должен в октябре к 'пеплу'. Сие значило, что этого Германа в октябре призовут на службу в Национальную народную армию ГДР. Такое важное сообщение получило гриф 'МИЛ' (от Militaerische Meldung – 'военная информация') и с ним – наивысшую оценку аналитиков. Если кто-то отлавливал подобный текст, это считалось большой удачей.
Куда чаще мы получали сведения о ценах на помидоры и о времени ожидания в очереди на покупку новой 'Лады' или 'Трабанта'. Такие сообщения направлялись пуллахским аналитикам с отметкой 'ВИР' (от Wirtschaftsmeldungen – 'экономическая информация') и чисто статистически занимали самую большую часть отправляемой нами информации. Когда мы сообщали о дефиците таблеток от головной боли, то такие донесения регистрировались как ТВИ (от Technisch-Wissenschaftliche Meldungen – 'научно-техническая информация') и считались особо ценными.
Если кто-то находил в письме строчку, что помидоры, мол, нынче в дефиците, и вся эта система должна провалиться ко всем чертям, то он считался везунчиком. Он мог сделать сразу два донесения – как политическую и как экономическую информацию. Наши находки сначала маркировались в самом письме двумя канцелярскими скрепками. Потом мы печатали текст на переносной печатной машинке 'Олимпия' и вместе с оригинальным письмом фотографировали на микропленку. Сообщению присваивали номер, и все вместе заносилось в книгу регистрации.
Уже спустя несколько недель я понял, что одно из важных прав человека нарушается здесь ради совершенно призрачного результата. Невыносимое положение, которое только для красоты заговаривали туманными фразами о 'поступлении донесений' и о 'статистике'.
Время от времени попадался и особенный улов – письма, доставленные не по адресу. Это когда в Ганновер попадал мешок с письмами, которые, собственно, были направлены из ГДР в ГДР, но по ошибке попали в Западную Германию. Часто тут были письма солдат домой и наоборот. Так мы могли узнать номера полевой почты отдельных частей вооруженных сил ГДР. Кое-что мы узнавали и о настроениях в войсках. Но никогда нам не удавалось узнать что-то такое, о чем бы я уже раньше не читал бы в газетах.
Когда мешок ошибочно попавших на Запад писем прибывал в отдел, к нему сбегались все работники команды. занимающейся ГДР, но в первую очередь коллега Ангерштайн. Ангерштайну было уже за шестьдесят, и ему вскоре нужно было уходить на пенсию. Он был невысокого роста, седовласый и носил большие очки в роговой оправе. Из всех нас Ангерштайн больше других проводил время в бюро. Особенно во время отпусков его никак не удавалось отлучить от отдела.
Когда я однажды спросил его, почему он так поступает, он печально взглянул на меня и вздохнул: – Если я прямо сейчас поеду домой, то там меня ждут мои внуки, которые так хотят поиграть с дедушкой. Но у меня нет на это никакого желания.
Ангерштайн уже в 60-х годах перлюстрировал почту для англичан. В обычной почте этот дружелюбный господин охотнее всего собирал новые анекдоты о Хонеккере, которые всегда переправлял в Пуллах в виде разведывательных донесений. Они там считались политическо-стратегической информацией, сокращенно
