предусмотрена, и льготы. С Савельевым вопрос я утрясу сам. В конце концов, Служба задолжала мне личного блокатора, положенного мне как антикорректору четвертой ступени.
Илья дернул бровью, демонстрируя вежливый интерес.
— Я заинтересован в том, чтобы мой блокатор был не только сторожем — Поля от меня или меня от Поля, — но и моим партнером. Единственным по-настоящему доверенным лицом. В обмен я предлагаю все. Буквально все. Карьера, власть… МолОт — организация серьезная, но на самом деле-то это просто детский сад для будущих лидеров Партии. Через два года меня переводят в Иркутский обком Партии, и ты поедешь со мной. Ты объедешь весь мир. Служба никогда не даст тебе такого будущего, какое может предложить Партия. И при этом ты не станешь в рядах своих перебежчиком. Наоборот — такого рода союз убьет в корне все слухи о якобы непримиримых противоречиях между Партией и Службой. В конце концов, вполне в возможностях Партии повлиять на Президента при назначении директора Службы. Хочешь сказать, ты, корректировщик, будешь плохим директором? Ты сможешь наладить нормальную работу, опираясь на мощь не только Службы, но и Партии.
— А почему я?
Филька встал, сунул руки в карманы, покачался с носка на пятку:
— Знаешь, если бы мне был нужен только заместитель, из всех ваших я бы охотней всего взял Царева. Администратор от Бога. Но речь о моей жизни. И о моем будущем. Поэтому ты. Потому что ты ненавидишь антикорректоров. А я не хочу пользоваться этими возможностями. Вообще. Никогда. Ты сможешь меня остановить, если я в какой-то момент потеряю над собой контроль.
— Странно.
— Напротив. — Филька покачал головой. — Те, кто могут править Поле, — немного не люди. Ты это знаешь. Обыкновенный человек не имеет выбора, кем стать. Что бы он ни делал, он будет человеком. И только. Корректировщик может выбирать. Быть ему человеком или олицетворять Поле. На что может рассчитывать антикорректор? На положение беса, черта, приспешника Сатаны, если пользоваться христианской терминологией? Так вот, я хочу остаться
— Ошейник, — предложил Илья. — Надежно. При любой ступени.
— Не хочу. Только сам. Чтоб когда я окажусь там, — Филька показал глазами на потолок, — мне не было стыдно смотреть Им в глаза. Или что там у них вместо глаз.
— Совесть корректировщика? — понимающе спросил Илья.
— Она самая.
— А если Мертвый шквал?
Филька развел руками:
— Как любой нормальный человек, я приложу все усилия для спасения своего биологического вида. Только как человек, понимаешь? Не как корректировщик, для которого человечество обезличено, а как человек.
Илья поймал себя на мысли, что Филька в чем-то ему симпатичен. По крайней мере, он был понятен. И не вызывал того отвращения, которое обычно вызывали антикорректоры, гребущие под себя.
— Ничего не выйдет, — честно сказал Илья. — Я корректировщик. У меня другая задача. Я слишком давно в этом. С двенадцати лет. И я давно не могу воспринимать себя как человека. Мне даже притворяться уже трудно. Ты спрашиваешь, почему я не занимаюсь партийной работой. Не могу. Уже не могу работать с людьми… на вашем уровне. Я работаю как корректировщик.
Филька понял. Отвел взгляд, покивал, облизнул губы:
— Я понял. Хорошо. — У двери остановился, заговорил, стоя спиной к Илье: — Я сразу хочу предупредить: этот наш разговор никакого отношения к стажировке не имеет. На самом деле списки отъезжающих давно утверждены. И все документы выписаны. То, что для вас все зависит от оценки за политологию, — чушь. Как бы вы ни отвечали, у экзаменационной комиссии есть списки, и там уже проставлены ваши оценки.
— Так всегда делается? Загодя определяется?
— Конечно, — согласился Филька. — Приходит разнарядка из обкома, где ясно сказано, кого будем поощрять в этом году. Когда детей из неполных семей, когда женщин, когда еще какую категорию населения. Под поощренцев отводится квота в тридцать процентов группы. В этом году было приказано уделить особое внимание сотрудникам Службы информационной безопасности и лицам, сочувствующим принципам Службы. Я сходил к Савельеву, обсудил с ним список и отправил его в обком на утверждение. Вот тебе и все секреты.
Взялся за ручку двери. Илья неожиданно сказал:
— Никто из корректировщиков не воспринимает человечество как обезличенную массу. Наоборот. Все эти миллиарды незнакомых людей, стоит только коснуться Поля, вдруг превращаются в твоих младших беспомощных братиков и сестричек. Полностью зависимых от тебя. И ты их тянешь на себе. Потому что любишь. Потому корректировщики так часто мрут от психоэнергетического истощения.
— Да? Не знал. А ты все-таки подумай о том, что я тебе сказал. Насчет карьеры. Это место я оставлю за тобой.
— Не стоит. Меня политика нисколько не привлекает, веришь?
— А что тебя привлекает? — заинтересованно обернулся Филька.
— Хочешь узнать, сколько стоят мои тридцать сребреников? — усмехнулся Илья. — У тебя столько нет, честно. И вся Партия не может мне дать того, чего я хочу.
— А Служба?
