— И что, так и стала ходить в хор?
— А то! Слышала, как поёт? Я когда в Клину пела, в большой церкви, так там не то что в левом – и в правом хоре ни одного такого голоса не было. Деда, вон, своего тоже пристроила… так пристрастился на колокольню лазить со своей хоромной ногой, никого из молодых и близко не подпускает. Не умеете, говорит, так не беритесь… И главное – она, знаешь, нисколько не ханжа. У неё обо всём какие-то свои представления вдруг обнаружились. Один раз, знаешь, такое выдала.. Бог, говорит, Он хоть и всемогущий, а может не всё. Если бы он всё мог, разве он стал бы такое терпеть, что кругом творится? Ясное дело, не стал бы. Вот мы всё лезем к нему: помоги, Господи! Помоги, Господи! А может, Он когда тоже просит: тётя Нина, помоги! А мы – нет бы и вправду помочь… так не-ет, куда там, всё про своё талдычим да талдычим с утра до ночи, как заведённые… Забавно рассуждает, да? А ведь простая бабушка деревенская..
Да! А с сыновьями-то её отец Василий всё-таки поговорил, когда они приехали. Я не знаю, что он им там сказал, меня при этом не было. Но знаешь – не то чтобы уж очень он их образумил, но всё-таки почаще они стали к бабе Нине приезжать. Не каждую неделю, конечно, но всё-таки чаще. А ей ведь и то – радость…
2007/07/20 Вавилонская библиотека
…..Маленькая группка китайцев – не больше девятнадцати человек – подходит к кафедре выдачи книг и долго рассказывает жестами, какую книгу им всем хотелось бы взять. Никто из них не говорит и не понимает по-русски, и это страшно конфузит и забавляет их в одно и то же время. Я пытаюсь объяснить им, что книги можно читать только в читальном зале, но ни в коем случае нельзя уносить домой. Это обстоятельство их немало огорчает.
— А если я – позалуста? – вкрадчиво спрашивает тот, кто всё-таки что-то знает по-русски.
— Никак, - мрачно отвечаю я и для наглядности развожу руками
— А если отень-отень-отень позалуста?
— И очень-очень не пройдёт, - ещё больше мрачнею я. – Не разрешается. Я бы и рада, но – нельзя!
— А савасем позалуста?
— Тоже не выйдет. Люди, ну, правда же – нельзя! Поймите это раз и навсегда!
Внезапно сотовый телефон в кармане у того-кто-немножко-знает-по-русски вздыхает, дёргается и на весь зал сообщает хриплым нахальным голосом:
— Абдулла! Таможня даёт добро!
На мгновение все, сидящие в зале, замирают с руками, взнесенными над ноутбуками, а потом ложатся грудью на столы и начинают стонать.
…. Девушка на банкетке перед кафедрой, подперев щеку Проппом, жалуется другой девушке:
— Нет, конечно, Пропп – это не Фоменко и даже не Лев Гумилёв. Но и он, тоже, знаешь, такое выдаёт… Ритуальный смех, ритуальный плач.. куда ни плюнь, всё кругом ритуальное. Я не пойму, что они на этом так помешались? Неужели нельзя смотреть на вещи нормально, без этих всех сакральных наворотов? Ясно же, по-моему, что у Несмеяны был просто астенический синдром на фоне слезливой депрессии. Это часто бывает, когда девушка в девушках засидится. И у меня до замужества так было.
— И что, после замужества прошло?
— Скажешь тоже – прошло! Ещё хуже стало!
… Молодой человек замирает перед стеллажами, как вкопанный, и таращит глаза на корешки.
— Ты чего? – интересуется споткнувшийся о него приятель.
— Смотри, чего тут есть. Ты посмотри только!
— Ну… «Фризско-русский словарь» А что?
— Но ведь фризы – ЭТО ЛОШАДИ!
2007/07/25 дети
МАТЬ. Туська, ты что так долго в огороде делала?
ТУСЬКА (независимым тоном). Так… Целовалась тут с одним…
МАТЬ. Ничего себе, заявочки! Интересно, с кем же это?
ТУСЬКА (сохраняя полнейшее самообладание). С Павликом.
МАТЬ. Интересные дела! С каким таким ещё Павликом?
ТУСЬКА (с тем же независимым и серьёзным видом). С моим Павликом. А что?
МАТЬ. Как это – что? Тебе не кажется, что тебе ещё рано со всякими павликами целоваться?
ТУСЬКА. Ничего не рано. Как раз в самый раз, пока он ещё незрелый. А когда созреет – он уже ведь будет колючий… Тогда уже и не поцелуешь нормально.
МАТЬ. Туська, ты меня в могилу загонишь! Немедленно отвечай, что это за Павлик? Я его знаю?
ТУСЬКА (морщится). Знаешь, конечно. Ты не сердись. Я же немножко только его поцеловала, самую чуточку. Он от этого не испортится. Зато знаешь, как здорово! Пойдём, ты тоже попробуешь.
Они идут на огород, где возле повалившегося на бок плетня стоит приземистый подсолнух с тяжёлой, медово-жёлтой шевелюрой. Мать всплескивает руками и начинает хохотать.
— Туська! Ну, ты меня точно уморишь! А почему он – Павлик?
Туська обиженно выпячивает нижнюю губу и пожимает плечами:
— А кто же ещё?
На этот вопрос мать не может дать ответа. Через пару минут я вижу, как она, обхватив обеими руками голову подсолнуха Павлика, опасливо целует его в веснушчатую щёку, смеётся и вытирает с губ жёлтую пыльцу.
— Правда, здорово? – радуется Туська.
— Потрясающе, - соглашается мать.
Мне становится завидно, и я тоже подхожу поближе к подсолнуху. Целовать его вот так вот, запросто, я, конечно, не смею – в конце концов, это же не мой, а Туськин Павлик, – но осторожно вдыхаю в себя запах мёда, вечернего солнца и нежных, маслянистых, ещё не народившихся на свет семечек.
***
ТУСЬКА. Пап, а чего тут, на витрине написано?
ОТЕЦ. Читай сама. Ты ведь умеешь уже.
ТУСЬКА. Ну, па-ап! Я половину умею, а половину ещё нет. Вот тут вот.. сейчас, ага… ПРО-ДА-ВА- ЕЦ..
ОТЕЦ. Будь внимательнее. Не «продаваец», а «продавец».
ТУСЬКА. Ага, ну, да. ПРО-ДА-ВЕЦ – КОН-СУЛЬ-ТАНТ. Продавец-консультант! А дальше цифры большие, я в них путаюсь.
ОТЕЦ. А тут нечего путаться, всё просто. Продавец-консультант – от пятнадцати тысяч рублей. Видишь: один, пять и три нуля.
ТУСЬКА (со взрослой интонацией). У-у-у! Дорогой какой. Интересно, их кто-нибудь покупает? Ой, пап, смотри! А мясник ещё дороже!
