Дневник библиотекаря Хильдегарт

переводах на немецкий. Идиот. Заняться ему больше нечем.

Фильм, который у нас почему-то называется «Критическое решение» - превосходная иллюстрация к известному тезису о том, что ум человеческий – даже ум Шерлока Холмса, джентльмены! – имеет пределы, тогда как глупость человеческая беспредельна. Единственная загадка, волнующая воображение зрителя, – что в этом фильме делает Лоренс Оливье и какой дьявольской хитростью удалось его туда заманить? Может, он думал, что ему и правда предлагают сыграть профессора Мориарти, а когда выяснилось, что ничего подобного, то было уже поздно отказываться? Нет, профессор-то там есть, но он именно профессор, а вовсе даже никакой не величайший злодей всех времён и народов, а злодеем всех времён и народов он является только в расстроенном воображении Шерлока Холмса, у которого от долгого злоупотребления кокаином … ну, в общем, вы понимаете.. Собственна, сама идея изобразить Холмса законченным наркоманом, страдающим то от ломок, то от галлюцинаций, то от назойливости непрошенных докторов (которые, кстати, сами далеки от психического здоровья), наверное, не такая уж и провальная, если за дело взяться с умом, но последнее-то как раз и не входило в планы создателей фильма. Присутствие в этом дурдоме доктора Фрейда, причём в качестве самого резвого и безнадёжного из пациентов, придаёт зрелищу особый шарм, переводя всё за грань абсурда, в какие-то уже совершенно неизмеримые Поля Чудес, которые сами знаете, где находятся… Но гонка на паровозах была классной. Ничего не скажешь. Правда, я так и не поняла, была ли она на самом деле или тоже привиделась Холмсу во время очередного припадка, но это уже не суть.

Сериал с Джереми Бреттом очень, очень хорош. Правда, сам Джереми Бретт в некоторых ракурсах похож на Невзорова, особенно в пол-оборота. Это единственный серьёзный недостаток фильма. Второй, менее существенный недостаток – Ватсон какой-то удручающе старый. Настолько старый, что авторам фильма даже не удалось женить его на мисс Морстен, хотя сам он, вроде бы, был не прочь. Непонятно, почему в большинстве классических экранизаций Ватсон такой пожилой, рыхлый и мятый? Ведь было же ему когда-то двадцать семь лет! Было ли ему меньше, мы не знаем, в книге ничего про это не написано, но двадцать семь – точно было, просто это как-то забылось со временем… Да и Холмс, прежде чем стать «викторианским сверхчеловеком», был когда-то заносчивым и застенчивым юнцом, обиженным в равной степени и на полицию, и на преступников за тривиальность мысли и отсутствие воображения... Холмс Бретта, как и большинство «классических» Холмсов, благополучно проскочил эту стадию – он абсолютный сверхчеловек, что избавляет его от обременительной необходимости быть человеком. Вообще в этой интерпретации он довольно противный субъект, обладающий, правда, нехорошим каким-то, драконьим, гипнотическим обаянием. Глядя на него, в полной мере наслаждаешься ощущениями кролика, любующегося удавом. Оторваться невозможно. Отличный сериал.

Ватсон здесь относится к Холмсу немножко как к пресловутому сверхчеловеку, немножко как к другу и немножко как к пациенту – хотя, вроде бы, сам не психиатр. Как Холмс относится к Ватсону, понять невозможно, потому что он, судя по всему, вообще никак ни к кому не относится. Причём не подчёркнуто, а искренне, от всей души. И это как раз то, что мне в нём нравится больше всего.

31 май 2011 г. Опять про Киру и её бабушек

А с Кириными бабушками я всё-таки познакомилась.

Правда, сама не знаю, зачем.

И то подумать – зачем старой одинокой тётке лезть в чужие семейные потёмки и бессмысленно там бултыхаться, как цветочек в проруби? Впрочем, я особо и не лезу. Но мне там интересно, уютно и непонятно. Поэтому, наверное, и хожу.

По-моему, бабушки рады нашему знакомству. Для них библиотекарь – это святое, это почти то же самое, что и учитель; может быть, даже чище и возвышенней. Я приношу Кире книжки. Идеологически выдержанные приключенческие романы на русском и ещё более благонадёжные адаптации Диккенса и Марка Твена на английском. В русские Кира вцепляется с нетерпеливой дрожью и учащённым дыханием; на английские смотрит исподлобья, кисло и недоверчиво.

— С иностранными языками у неё плохо, да, - вздыхает ГБ. – Это притом, что практически по всем остальным предметам – пятёрки. Обидно – вся семья филологи, бабушка переводчик, и тут вдруг такой сбой…

Переводчик – это родная Кирина бабушка, бабушка Лиза. Не ГБ. ГБ – бабы-Лизина сестра, незамужняя дама и глава этой непонятной семьи. Где-то, говорят, есть ещё и третья бабушка, но её я до сих пор ни разу не видела.

— А знаете, почему у Кирочки такие проблемы с языками? – объясняет мне баба Лиза. Она выглядит очень старой, гораздо старше сестры, и внешне чем-то очень напоминает Киру – такая же худенькая, угловатая и отрешённая. – Она очень боится, что мама заберёт её в Швейцарию!

— Как – боится? Почему?

— Боится, что ей там будет плохо. Всё чужое, всё незнакомое, не наше…

— Но – мама?

— Ну, и что ж, что мама? Остальное-то всё кругом чужое! Чужие люди, чужая страна, чужие порядки…. Она не хочет там жить, она сама мне сколько раз говорила: «Баба Лиза, только не отдавай меня маме и дяде Мартину! Я с ними не хочу!»

— А она уже когда-нибудь бывала у них?

— Нет. Это ни к чему. Там у них больной ребёнок, психически нездоровый. Да и вообще – чужой мир, не наш,Кирочка там не выдержит, она очень нервная девочка, слабенькая, хрупкая, на неё всё это может очень плохо подействовать… Да она и сама это понимает! Поэтому так и говорит. И поэтому не хочет учить немецкий и английский. Мать ей говорит: «как только выучишь язык, мы тебя заберём». А она не хочет, чтобы её забирали, вот и нарочно не учит….

— Да лентяйка она, вот и не учит, - возражает ГБ. – А это всё «заберём – не заберём» - простите, одни разговоры. Ясно, что никто никуда её не заберёт. Кому она там, спрашивается, нужна?

Они умные, эти бабушки. С ними очень интересно беседовать. Кира то и дело льнёт к ним со слегка преувеличенной кокетливой нежностью, а они тоже с преувеличенной строгостью её одёргивают. Видно, что и той, и другой стороне эта забава приятна и привычна. Вообще, в домашней обстановке Кира ведёт себя куда более свободно и раскованно, много смеётся, бегает по комнатам, путаясь в древних, лохматых каких- то тапочках.

Там всё изумительно древнее, в этой квартире. Идя туда в первый раз, я была готова к этому, но думала, что попаду в крепкую советскую атмосферу с польским гарнитуром «пятьдесят рублей и двадцать сверху», чашками с золотой надписью «Общепит» и приёмником «Маяк». А попала в музей дореволюционного интеллигентского быта с натуральным буфетом в стиле «модерн», натуральными же стульями в стиле «ложная готика», на которых, вероятно, ещё сижывал Шаляпин, и с выцветшим от времени и частого мытья фарфором, украшенным бледными двуглавыми орлами. Редкие современные предметы вроде телевизора или компьютера чувствуют себя не очень уважаемыми анахронизмами и молча жмутся по углам. Впрочем, их там мало, таких предметов. А под резным обеденным столом, застеленным не то скатертью, не то портьерой с кистями, лежат вышитые крестиком подушки, книги и облезлые медведи с замусоленными конфузливыми мордами.

Это – убежище Киры. Её грот. Её берлога. Под столом, как выяснилось, она проводит большую часть своего свободного времени. Была бы её воля, она бы там и ела, и спала, и делала уроки.

Бабушек это ничуть не тревожит. «Пусть играет, как хочет. Главное, чтобы под присмотром. А вырастет – всё равно перестанет там помещаться». Наверное, это мудро.

Кстати, там очень уютно, под этим столом. Кира как-то так хорошо, со вкусом обжила и обустроила своё