Дневник библиотекаря Хильдегарт

Не стану впредь воровать! Помыслов же любодейных от века не имел!

— Имел, имел, — сказал тот ангел, что с розгами. А третий продолжал назидание:

— В Бога веруй без лукавства и умничанья! Чти Церковь!

— Какую мне Церковь чтить, — тут же спросил Феодул, — греческую или латинскую?

Ибо желал в этом вопросе наставления, так сказать, неоспоримого, из самых первых рук.

— Хитрее Сил Небесных мнишь себя? — прикрикнул на Феодула ангел. — Какая тебе от Бога положена — ту и чти!

И снова огрели Феодула по спине, да так, что бедняга лишь язык прикусил и более препираться не дерзнул.

Увидев, что Феодул больше себя не выгораживает, поблажек не выторговывает, а просто тихо плачет, отбросил ангел розги и сел рядом.

— Ну, ну, — молвил он негромко, — будет тебе, чадо. Вразумился?

— Вразу… — пролепетал Феодул.

— Отрезвел, умник? — строго вопросил другой ангел.

— Ox… — всхлипнул Феодул. Ангелы переглянулись.

— Врет небось, — вздохнул третий. Другой же, наклонившись, тихо поцеловал Феодула в щеку и шепнул:

— Это ничего. Пусть врет.'

2006/04/14

Выйти в чёрный предрассветный холод,

Закутавшись до глаз покрывалом,

Пройти по белому мёртвому саду,

Цепляясь платьем за голые ветки,

Встать у входа в пещеру,

У края пустой могилы,

Глядеть в её затхлую бездну,

Дрожать от ломоты во всём теле,

От боли в распухшем от слёз сердце,

От холода серого предрассветного мира,

Который уже больше низачем не нужен.

Плакать о том, чего не случилось

И уже больше никогда не случится,

Чувствовать, как в душу залезают бесы

И привычно занимают насиженное место,

Злорадно усмехаться сквозь слёзы

И думать – а пусть себе лезут.

В серой тьме пещеры – какие-то тени,

Какие-то белые, страшные фигуры,

Не поймёшь - то ли призраки, то ли люди.

Спросят с суровой укоризной:

А о чём это ты, женщина, плачешь?

Сзади тихо подойдёт садовник,

Закутанный до глаз покрывалом.

Может, он знает, где мёртвое тело?

Надо бы спросить, да язык прилип к гортани

И в ногах – тяжёлая слабость.

Господин, скажи мне, а где же?..

Он скажет в ответ: Мария!

Сад, забрызганный пятнами рассвета,

Будет пахнуть травами и мёдом,

Утопать в шелковистой прохладе,

Играть алыми и жёлтыми огнями,

Бормотать, звенеть и смеяться.

И солнце осветит пещеру

И отваленный от входа камень.

И сердце оборвётся в траву

И роса с него слёзы смоет.

2006/04/20 Вавилонская библиотека

— Я так и знала, что ты забудешь эту бумажку, - бормочет сквозь зубы девушка, угрожающе сжимая локоть хмурого молодого человека в круглых очках, замотанных скотчем, как у Гарри Поттера. – И что мы теперь будем делать?

— Подумаешь, - неуверенно хмыкает молодой человек. – Обойдёмся без бумажки. Я и так всё помню, если хочешь знать.

— Ага, помнишь ты, - бубнит девушка. – Знаю я тебя. А завтра с утра зачёт. Какая я дура, что с тобой связалась.

— Вы извините, - задушевно говорит молодой человек, приближаясь ко мне приставными шагами и напряжённо глядя в себя, - мы тут на днях у вас книжку брали… Ну… такую книжку… розовую. А может, серую. Толстую такую. – Он делает кругообразный жест рукой и прижимается щекой к читательскому билету. - К сожалению, я не помню автора. И названия тоже не помню. Но она нам очень нужна. Вы даже не представляете, как она нам нужна.

— Подождите немного, - сурово говорю я и со скрипом вытаскиваю зажатую между Зализняком и Зиндером хрестоматию Звегинцева. Лицо юноши озаряется торжеством.

— Ага! – восклицает он, поворачиваясь к девушке. – Я же говорил, что всё и так помню!