— А какой? — настораживаюсь я.
— Старше. Старше нас всех. Даже старше Алексея Климова. Старше и мудрее. Словно ты прожил уже большую-пребольшую жизнь и знаешь что-то такое, что нам еще только суждено узнать.
Я вздрагиваю: неужели это было так заметно? А Ольга продолжает развивать свою мысль, да так, что мне становится не по себе:
— Когда ребята спорили о войне, ты смотрел на них так, словно знал наперед их судьбу. Словно ты уже знаешь, что война начнется не в следующем году, а через неделю или через месяц (!). Знаешь, что Алексей сгорит в своем танке на второй день войны, а Виктор на своей подлодке потонет в Балтийском море еще через неделю. А когда ты пел песню про вас с Сергеем “взлетят наши души, как два самолета”, вообще прозвучало как пророчество.
Я не нахожусь, что ответить. Если у молоденькой девушки сложилось за один вечер такое впечатление, то что говорить об опытных и подозрительных особистах! Они меня в два счета расшифруют. А Ольга расценивает мое молчание по-своему.
— Прости, пожалуйста, я, наверное, что-то не так сказала…
— Нет, Оля, все так. Только я сам не знаю, что на меня сегодня нашло.
— Наверное, ты кажешься старше из-за того, что у тебя жизнь так сложилась. Родителей ты потерял, а тут еще и война.
— Возможно и так, — соглашаюсь я, не желая развивать эту тему.
Тут я замечаю, что мы давно уже никуда не идем, а стоим возле большого нового дома. Ольга тоже спохватывается:
— Мы уже пришли. Вот здесь я живу. Обычно ребята в такие моменты начинают интересоваться моими планами на завтра. А тебе я сама скажу: планы у меня простые. Дом и институт, я к экзаменам готовлюсь. Так что свободна как птица. Поэтому я сама спрошу тебя: а какие планы на завтра?
— А вот этого, Оля, я и сам не знаю. Утром нас соберут и все скажут. Вот тогда и будет ясность.
— Тогда запиши мой телефон, позвонишь, как освободишься. Хорошо?
— Обязательно.
— До свидания, Андрей!
Она протягивает мне руку. Я давлю в себе первый порыв и подчиняюсь второму: беру ее руку в свою ладонь и целую длинные пальчики.
Глаза Ольги удивленно раскрываются, она смущается. О таком знаке внимания к женщинам она только в книжках читала. Словно испугавшись чего-то, она выдергивает руку и быстро идет к подъезду. Но на пороге она оборачивается и машет рукой.
— Так позвони завтра!
— Непременно!
У ближайшего милиционера расспрашиваю о дороге в гостиницу. Почуяв запах спиртного, он напускает на себя суровый вид, но, увидев мои знаки различия и орден, сразу добреет.
— Хорошо погуляли, товарищ командир?
— Лучше некуда!
Глава 4
Первым делом, первым делом самолеты,
Ну а девушки? А девушки — потом!
Утром наш полк собирается в большой аудитории Военно-воздушной академии.
Подполковник Лосев оказывается невысоким, плотно сложенным, подвижным мужчиной лет тридцати — тридцати пяти. Черные, чуть тронутые сединой волосы коротко острижены. Живые карие глаза, кажется, постоянно улыбаются, хотя общее выражение лица — нейтральное. На груди — два ордена Красного Знамени, орден Ленина и Золотая Звезда Героя.
Мы узнаем, что дивизия будет состоять из трех полков. Наш полк оснащается истребителями “Як-1”, два других, соответственно, — “ЛаГГ-3” и “МиГ-3”. Освоение техники — наша первая задача. Заниматься будем здесь и на Центральном аэродроме. Позже перелетим на подмосковный аэродром. Там будем отрабатывать слетанность, огневую подготовку и приемы ведения воздушного боя.
Все это должно быть закончено не позднее 7 июня. После этого дивизия должна отбыть к месту постоянной дислокации. Куда, никто спрашивать не стал. Не положено, да и так ясно.
Примерно через час начальник штаба, майор Жучков, зачитал состав эскадрилий и звеньев. Меня несколько озадачило необычное построение подразделений. По-моему, до войны все было по-другому. Полк состоит из четырех эскадрилий, эскадрильи — из четырех звеньев, а каждое звено — из двух пар. Меня назначают ведущим второй пары третьего звена второй эскадрильи. Сергея — моим ведомым. Командир нашего звена — старший лейтенант Букин, командир эскадрильи — капитан Волков. Оба с боевым опытом, а Волков к тому же сбил шесть японцев на Халхин-Голе.
Слово опять берет командир полка:
— Товарищи командиры. Занятия на матчасти начнем прямо сегодня. Времени нам отпущено мало, поэтому заниматься будем по десять часов в день и практически без выходных. Настраивайтесь на упорную работу.
После небольшого перерыва на обед начинаем изучать “Як-1”. Распускают нас только часов в шесть вечера.
— Ну, какие планы на вечер? — спрашивает Сергей, когда мы выходим на улицу.
— Не знаю, как у тебя, а свои я сейчас узнаю, — отвечаю я, подходя к телефонной будке.
Сергей с интересом наблюдает, как я набираю номер и жду ответа.
— Алло! Я слушаю, — отвечает голос Ольги.
— Это я, Андрей. Добрый вечер!
— Андрей! Ну, наконец-то! Я уже думала, так и не дождусь.
— А ты ждала?
— Конечно! Где ты сейчас?
— Возле академии.
— Приезжай к моему дому, я через полчаса выйду. Помнишь, как добираться?
— Разумеется. Еду.
— И с кем это ты таким деловым тоном договаривался о встрече? — спрашивает Сергей. — Нехорошо, нехорошо! Бросаешь старых друзей. Только боюсь, напрасно ты с этой девушкой время потратишь. Я не знаю никого, кто мог бы похвастаться, что она подарила ему хотя бы невинный поцелуйчик в щечку.
— Это не аргумент, друже. Что не позволено быку, то позволено Юпитеру!
— Ну-ну, дерзай. Только боюсь, что времени у тебя на нее не будет. Нас здесь в оборот взяли капитально. Но если достигнешь успеха, коньяк за мной.
Сергей оказался прав. Освоение новых самолетов отнимает у нас почти все время. Больше того, мы часто остаемся допоздна в академии или на аэродроме. Сидим в кабинах самолетов, копаемся в моторах, возимся с радиостанциями и вооружением.
Потом начинаются полеты. Взлет — посадка, взлет — посадка… и так до бесконечности. Надо научиться чувствовать машину, чтобы она слушалась тебя, как твои собственные руки и ноги, чтобы она стала их продолжением. А для этого нужна упорная работа и, главное, время. Очень много времени.
Все чаще мое общение с Ольгой ограничивалось телефонными разговорами. Да и редкие, не чаще одного-двух раз в неделю, встречи продолжались не более двух часов. Начинались они поздно, а задерживаться особо не было возможности ни мне, ни ей. Мне в шесть тридцать уже надо было быть на аэродроме, а у нее — на носу госэкзамены. Расставаясь всякий раз я давал себе слово, что сейчас возьму ее за плечи, притяну к себе и поцелую в приоткрытые, зовущие, ждущие губы. Но всякий раз останавливала мысль, что очень не хочется делать это вот так, наскоком, наспех. И я ограничивался целомудренным поцелуем руки. Случай провести время вместе подольше, чтобы все сложилось само собой, все никак не представлялся.
Но вот однажды… Конец мая “обрадовал” нас погодой. Резко похолодало, на Москву наползли тяжелые низкие тучи, зарядили затяжные дожди. Полеты прекратились. Мы прекрасно знали, что, как только небо прояснится, нам придется наверстывать упущенное время. Поэтому мы с тоской и досадой каждое утро
