говорили — ищем остальные части тела. Ищите. Сказано ведь... Ищущий да обрящет.
Задать следующий вопрос Пафнутьев не успел — раздался телефонный звонок.
— Да! — сказал он отрывисто.
— Паша? Шаланда звонит.
— Слушаю тебя внимательно.
— Звоню из автомата. Иначе не могу. Причины знаешь.
— Догадываюсь.
— Значит так, Паша... Тобой заинтересовались мои клиенты в малиновых пиджаках. Будь осторожен.
— Они тебя маленько потормошили?
— Было дело.
— И ты дрогнул?
— Паша... Если звоню, значит, не очень. Понял? Все гораздо серьезнее, чем тебе кажется.
— Вас понял.
— У меня вопрос... Скажи, старик заговорил?
— И даже очень, — Пафнутьев сознательно говорил невпопад, чтобы Чувьюров не догадался, кто звонит и о чем речь, не нужно ему этого знать.
— Ну, что ж, в таком случае я позвонил не зря, — сказал Шаланда. — Если старик заговорил, значит, ты многое знаешь и становишься опасным для пиджаков.
Значит, тем более тебе нужно быть осторожным. Береги себя, Паша. И еще...
Догадываюсь, что старик сейчас у тебя?
— Да, — кивнул Пафнутьев.
— И его береги.
— Понял. Спасибо. До скорой встречи.
Пафнутьев ожидал, что Шаланда что-нибудь скажет на прощание, но тот, помедлив, повесил трубку. Похоже, он действительно звонил из автомата. «Неужели его так плотно обложили, что он не может позвонить из своего кабинета?» — озадаченно подумал Пафнутьев и впервые осознал, что и он может оказаться в кольце. Как бы там ни было, пока жив он, пока жив старик, допрос надо провести не откладывая.
— Продолжим, — сказал Пафнутьев. — Руку Спиридонова вам подбросили два амбала в малиновых пиджаках. Я правильно понял?
— Не совсем... — Чувьюров некоторое время сверлил Пафнутьева своими серыми глазами из-под кустистых бровей, словно не решаясь произнести что-то важное.Они не подкинули мне руку. Они мне ее вручили.
— Это как? — откинулся Пафнутьев на спинку стула.
— Очень просто. Позвонили в дверь, я открыл, они стоят... Вот, говорят, возле вашей двери какой-то предмет валяется, может быть, это вы потеряли. И протягивают мне этот сверток. Я вернулся в квартиру, развернул... Сами понимаете, чуть было не отрубился. Но отошел, рассмотрел повнимательнее. И, конечно, увидел якорек, чего уж там, увидел. И сразу все понял.
— А скажите, — помялся Пафнутьев... — Пальцы найденной руки были сложены в кукиш... Это что-то значит или случайно они так сложились?
— Это надо понимать так, что Петр Иванович мне с того света кукиш посылает... Добить меня этим хотели. А наутро я достал штык и начал его готовить к работе.
— К какой работе?
— Серьезной. Я сделал то, что хотел. Петр Иванович не будет на меня в обиде. Я и за него рассчитался, и за себя.
— В каком смысле за себя?
— Мне не жить, я знаю... Не вы, так они добьют. Для меня это без разницы.
Добивайте. Чтоб руки у вас остались чистыми, можете меня даже выпустить...
Тогда добьют они, — Чувьюров произнес все это без обиды, без гнева, будто говорил о чем-то само собой разумеющемся. — У них это хорошо отлажено.
— Круто... — Пафнутьев помолчал. Наконец он начал понимать то, что произошло и, записывая слова старика в протокол, уже знал вопрос, который надо задать, чтобы вся картина происшедшего выстроилась без просветов и неясных пятен. — А что случилось с Петром Ивановичем?
— Вы что, в самом деле не знаете?
— Понятия не имею. — Убили Петра Ивановича.
— За что?
— Подзадержался он на этом свете, подзатянул с уходом. Вот его и поторопили.
— А вам кукиш от него?
— Да... Намекнули, что и мне пора в дорогу. А я не внял. Не пожелал их намеки понять.
— А штык откуда?
— С войны еще остался, — голос Чувыорова неожиданно потеплел. — Он был в хорошем состоянии, я его берег. Все-таки память... А тут еще и для дела сгодился, — старик улыбнулся и не было в его улыбке ни сожаления, ни раскаяния.
Так может улыбаться человек, который, сделав большую тяжелую работу, усталый и спокойный присел отдохнуть.
— А теперь, дорогой Сергей Степанович, расскажите толком, что произошло, что за всем этим стоит?
— А скажите и вы, мил человек, откровенно... Мне что, расстрел светит?
— Нет, — твердо сказал Пафнутьев.
— Почему? Ведь я сознательно и злоумышленно отправил на тот свет двух молодых здоровых членов общества? — в глазах у старика засверкали озорные огоньки.
— А потому, мил человек, — ответил Пафнутьев, — что следствие веду я, я же буду писать и обвинительное заключение. И пока не вижу необходимости предлагать высшую меру наказания.
— Прокурор вас поправит.
— А поправит — будет другой разговор.
— Ну, что ж, — Чувыоров вздохнул. — Вы и сами обо всем догадываетесь, но если уж требуется для протокола... Дом наш видели? Сталинской еще постройки.
Когда-то он был на окраине города, а сейчас оказался в самом центре. Большие квартиры, высокие потолки, удобное расположение... Хороший дом. И жили в нем люди, которые очень давно, за какие-то свои смешные заслуги, вроде спасения Родины или разгром фашизма получили там жилье. А сейчас, когда состарились, многим и жить оказалось не на что, поскольку пришли такие счастливые, такие свободные времена, что можно и не питаться вовсе. Пенсии хватает на неделю... И появляются однажды молодые, улыбчивые люди, долго извиняются за беспокойство и, в конце концов, говорят... Петр Иванович, ну что ты, бедолага, маешься? Хочешь жить по-человечески? Без забот и хлопот? Хочешь? Живи. Каждую неделю будешь получать коробку с продуктами, с хорошими продуктами. Штаны прохудились — вот тебе штаны. Шапка протерлась и облезла — бери новую шапку. И пусть твои последние годы будут светлы и веселы. А ты сделай самую малость — завещай нам свою квартиру. И долгих тебе лет жизни. Так примерно говорили очаровательные молодые люди. Подсунули моему Петру Ивановичу какие-то бумаги, подписали какие-то обязательства, договоры составили... Туфта все, липа. Да и эти документы почему-то стали пропадать. То одной не найдет, то другая затеряется...
— А коробки с продуктами? — спросил Пафнутьев.
— Приносили. Все честь по чести. Первый месяц, второй... Полгода... Цветет Петр Иванович, щечки румянцем налились, голосом окреп, сделался бодрым, уверенным. К нему уж и другие старички потянулись, дескать, и нам бы так устроиться в жизни. А эти самые молодые да улыбчивые уж тут как тут... Ради Бога, говорят, всегда готовы, понимаем ваши жизненные трудности. И опять бумаги, договоры, коробки с кефиром и сосисками, мороженной рыбой да пряниками к чаю.
— А вы, Сергей Степанович, не хотели коробки получать?
— Не хотел. Не хотел и все. Знаю давно и накрепко — бесплатным сыр бывает только в мышеловках.
