использовали в качестве подсвечника — видимо, в доме иногда выключали свет.
Отдельной стопкой лежали копии договоров, которые фирма «Фокус» заключала с престарелыми гражданами, позарившимися на ежедневную бутылку кефира, булку хлеба и пачку пельменей — это был обычный набор, который поставляли «фокусники» своим клиентам. Тут же лежали копии свидетельств о смерти. На отдельном листке Пафнутьев выписал даты договоров и даты смертей, они различались в полгода, иногда месяцев в девять — клиенты умирали, даже года не попользовавшись даровым кефиром.
В дверь раздался негромкий осторожный стук, и, когда она чуть приоткрылась, в щель протиснулась печальная мордочка эксперта Худолея.
— Позвольте, Павел Николаевич?
— Входи.
— Спасибо, Павел Николаевич... Это очень любезно с вашей стороны.
— Что любезно? — хмуро спросил Пафнутьев.
— То, что вы позволили мне войти... Знаете, не в каждый кабинет можно вот так запросто зайти и встретить самое радушное, самое теплое человеческое отношение. Помню, как-то оказался я в кабинете...
— Заткнись.
— Хорошо, — кивнул Худолей. — Знаете, если человек без церемоний, глядя в глаза, говорит все, что он о тебе думает, высказывает свое отношение... Это хороший, прекрасный, душевный человек. Вы знаете, кого я имею в виду, Павел Николаевич...
— Себя?
— Нет, я имею в виду вас, с вашего позволения, — Худолей прижал к груди ладошки, розоватые, как мороженые тушки морского окуня, склонил головку к плечу и посмотрел на Пафнутьева с такой трепетной преданностью, что тот не выдержал, сжалился, усмехнулся, — Как вам понравились снимки? — спросил Худолей, увидев на столе разложенные фотографии. — Мне кажется, удались, а?
— Очень красивые, — похвалил Пафнутьев. — Когда закончится дело, я возьму их себе и повешу над кроватью.
— А что, — охотно согласился Худолей, — они украсят любую квартиру. А что касается вашей, то каждый гость сразу догадается, к кому он попал.
— О, Боже, — простонал Пафнутьев. — Остановись... Нет больше сил.
— А я могу эти самохинские портреты на фоне тисков увеличить, поместить в рамку, украсить собственным автографом... Хотите анекдот? — без всякого перехода спросил Худолей, — Хочу.
— Похороны. Вырыта могила, рыдают родственники, оркестр стонет и плачет, покойник весь в черном лежит в гробу, безутешная вдова бьется лицом о землю...
Гробовщики берут крышку, молоток, гвозди и собираются заколотить гроб. И тут один из них замечает, что из кармашка покойника торчит купюра в сто тысяч рублей. Воспользовавшись тем, что все убиты горем и на него никто не обращает внимания, гробовщик быстренько эту купюру из кармашка и выхватил. И тут же — о ужас! — покойник цепко хватает его за руку. Представляете, какой кошмар? Так вот, хватает за руку и говорит человеческим голосом... Контрольное захоронение, говорит.
— Действительно, — покачал головой Пафнутьев.
— Я так смеялся, до слез, можете себе представить?
— Могу. Что у тебя в конверте?
— Снимки, — Худолей запустил в конверт розовую свою ладошку и вынул несколько снимков. Прежде, чем отдать их Пафнутьеву, он сам полюбовался каждым, словно бы не в силах расстаться с ними.
Пафнутьев взял снимки. На всех была изображена девочка, которую он всего несколько дней назад пытался купить возле универмага. Она уже не спала — глаза ее были открыты, причем, как ему показалось, радостно блестели. На одном снимке крупно, очень крупно Худолей отпечатал руку девочки выше локтя — на ней можно было различить небольшую припухлость и след укола.
— Как она себя чувствует? — спросил Пафнутьев, всматриваясь в портрет девочки. Он только сейчас увидел между бровей еле заметную родинку.
— Прекрасный ребенок! Вы знаете, как только я ее увидел, в сердце у меня будто отозвалось что-то... Представляете, ведь и я таким был когда-то. А?
— Да? — удивился Пафнутьев. — Странно... Мне всегда казалось, что ты все-таки мужского рода. Долго же ты скрывался, долго таился.
— Павел Николаевич! — в ужасе закричал Худолей. — Как вы могли подумать?!
Неужели вы ничего не видите во мне мужского?
— Вижу... А ты? Видишь иногда на себе что-нибудь мужское?
— А штаны! — вскричал Худолей.
— Ах, да... Действительно. Виноват, — Пафнутьев взял конверт со снимками и бросил их на угол стола. В этот момент раскрылась дверь, и вошли трое довольно упитанных молодых людей.
— Слушаю вас, ребята, — сказал Пафнутьев.
Однако его слова не произвели на вошедших ни малейшего впечатления. Закрыв за собой дверь, они прошли в глубину кабинета. Один из них занялся Худолеем — оттеснил его в угол и быстро прошелся по карманам. Его, видимо, интересовали не деньги, не документы, он искал оружие. Когда возмутившийся Худолей попытался было оттолкнуть тяжелые мясистые руки парня, тот легонько тыльной стороной ладони ударил его в солнечное сплетение. Поперхнувшийся Худолей не мог продохнуть, только вращал глазами не то гневно, не то жалобно, а парень той же рукой двинул его в подбородок. Худолею сделалось плохо, он побледнел и медленно опустился на пол. Прижавшись спиной к батарее парового отопления, он почувствовал, что только в таком положении и сможет выжить.
Два других амбала подошли к Пафнутьеву с двух сторон и, когда он попытался было встать, снова усадили его в кресло. Пафнутьев смотрел на них с нескрываемым удивлением, возникающая время от времени улыбка на его лице тут же гасла. Он не мог понять, что происходит — кто-то его разыгрывает, с кем-то спутали, или вообще уже началось самое-самое... Когда он попытался встать более решительно, его усадили на место еще решительнее, и, чтобы уже не было никакого недопонимания, один из амбалов рявкнул мощно и глухо:
— Сиди, начальник.
Второй в это время обшарил Пафнутьева и, обнаружив под мышкой пистолет, вынул его из кобуры и положил себе в карман.
— Послушайте, ребята, что происходит? — спросил Пафнутьев, все еще не зная, смеяться ему или возмущаться.
— Молчи, начальник.
Убедившись, что Пафнутьев уже никакой угрозы для них не представляет, оба парня отошли от него, причем, один из них выглянул в дверь и сделал знак рукой, дескать, все в порядке, можно войти. И тут же, отойдя в сторону, амбал с мощным голосом пропустил в кабинет худощавого человека в светлом плаще, великоватых брюках, да и пиджак на молодом человеке сидел свободно и легко. Едва взглянув на него, Пафнутьев понял, что этот его гость находится в крайней степени раздражения. Он быстро пересек кабинет, на секунду задержавшись у все еще сидевшего у батареи Худолея, отбросив полу широкого плаща, сел у приставного столика. Один из амбалов подошел и положил перед ним пистолет Пафнутьева. Гость в светлом плаще взял пистолет, повертел его, игриво посмотрел на Пафнутьева, дескать, знаю, чем вы тут балуетесь, и вернул пистолет амбалу.
— Здравствуйте, Павел Николаевич, — сказал он, обернувшись, наконец, к Пафнутьеву.
— Здравствуйте, — охотно ответил Пафнутьев. — Чем могу служить?
— Служить? — удивился гость. — Вы готовы служить?
— Только этим и занимаюсь.
— Кому служите?
— Правосудию, если позволите так выразиться.
— Выражайтесь, Павел Николаевич, как вам будет угодно. Даже в моем присутствии.
— А вы, простите, кто будете? — спросил Пафнутьев и, взглянув на себя со стороны, остался доволен. Несмотря на необычность положения, в которое он попал, оказавшись чуть ли не заложником в собственном
