будущем ничего не угрожает. Кроме того, выполнить обещание, которое они дали Петровичу, было делом достойным и даже святым.
Вернулся с вокзала Жестянщик. Нервный, дергающийся, он быстро прошел через двор, поддал консервную банку, спихнул с дороги отработанный масляный фильтр и вошел в гараж. Но, не выдержав там разогретого воздуха, тут же выскочил и скрылся в доме. Забой вытер подвернувшейся тряпкой руки и прошел следом.
— Ну что? — спросил он.
— А что? Ничего! Понял? Ничего нас здесь не держит!
— Билеты взял?
— Полный порядок, Гена! Полный порядок во всех танковых войсках страны!
— Значит, взял? — Забой не признавал такой недосказанности. Ему нужно было внятно и просто сказать, что билеты есть, они в кармане, что поезд отходит в одиннадцать вечера, что вагон, к примеру, девятый...
Жестянщик выхватил из кармана два желтоватых листочка и припечатал их к столу. Забой взял их и всмотрелся в цифры. Да, все правильно — поезд на Донецк, отправление в одиннадцать с копейками, вагон действительно девятый.
— Купейный? — Забой поднял глаза.
— А что? Плохо?
— Шикуешь.
— Могу я хоть раз в жизни...
— Раз в жизни можно. Пошли... Надо машину подготовить.
Машину нужно было подготовить тоже со смыслом. С одной стороны она должна быть в таком состоянии, чтобы можно было без помех ездить по городу, чтобы ни одному гаишнику не пришло в голову останавливать их, требовать документы, задавать глупые свои гаишные вопросы. Но в то же время в ней должна оставаться недоделанность, чтобы хозяин не вздумал забрать ее именно в этот вечер.
В общем-то все это было несложно, свинченное колесо убедит охломона, что его машина нуждается в доводке, а навинтить колесо... Дело пяти минут. Так все и вышло — когда он пришел уже с бутылкой и деньгами забирать машину, друзья бутылку у него взяли, деньги тоже взяли, пить не стали, но и машину не отдали. Приходи, дескать, завтра утром, часам к двенадцати. Тот и пошел, бедолага, не заподозрив злого умысла.
Поскольку Жестянщик и Забой постоянно имели дело с машинами, то им приходилось не раз оказывать всевозможные транспортные услуги тому же Огородникову. Поэтому они приблизительно знали его распорядок дня, его вечерние и ночные привычки и уж совершенно точно знали, где он живет.
Выехали со двора в восемь вечера.
Отъехав несколько кварталов, позвонили по домашнему телефону.
Трубку никто не поднял.
Дома у Огородникова было два телефона — для домашних дел и для служебных переговоров. Ни жена, ни взрослые уже дети не брали трубку служебного телефона, так было заведено. И когда Жестянщик убедился, что известный ему телефон молчит, это значило только одно — ничего не срывается, план, который они составили, годится и все идет как надо.
До девяти ждали в машине.
Остановившись в отдалении, выключив мотор и опустив стекла, оба поглядывали в сторону подъезда, к которому должен был подъехать Огородников. О деле не говорили, роли не распределяли.
У каждого был хороший, надежный нож. Ножи такие делал на заказ умелец с военного завода. Он и сталь подбирал, и рукоять сам придумывал, чтобы была она и достаточно массивной, и удобной. Лезвие на первый взгляд, было толстоватое, но это только казалось, к острию оно сходилось безукоризненным клином, слегка вогнутым. Это позволяло добиться такой остроты, что нож легко резая на весу бумагу с торца. Его опасно было держать при себе без ножен, поэтому умелец наладился делать и ножны — из толстой грубой кожи.
Оба, не сговариваясь, решили, что такого оружия им на сегодняшний вечер будет вполне достаточно. Был у них и пистолет, но без глушителя, потому от него решили отказаться. И шуму много, да и пистолет меченый, в случае потери нетрудно было выйти на человека, который им продал его по сходной цене.
Когда стрелка часов перевалила за девять, Жестянщик и Забой вышли из машины. Подняли стекла, захлопнули двери, подергали за ручки и, убедившись, что машина заперта, отправились к подъезду Огородникова.
Наверное, в таких случаях срабатывает какое-то чутье, интуиция. Ведь не обсуждали ничего, не спорили, не советовались. Просто поднялись и пошли. У обоих возникло ощущение, что пора, что вот-вот должен появиться их сегодняшний крестник.
Входные двери были с кодом, но они его знали — приходилось продукты завозить, как-то громадный телевизор втаскивали на третий этаж, да и самого Огородникова тоже приходилось втаскивать, и это было ничуть не легче, чем телевизор в необъятной картонной коробке.
Да, жил Огородников на третьем этаже и поэтому часто поднимался к себе без лифта. И для разминки, и просто потому, что ждать лифт приходилось куда дольше, чем подняться на своих двоих.
Жестянщик расположился на четвертом этаже у окна, выходящего во двор. Забой поднялся еще на этаж выше, чтобы не привлекать внимание — на площадках часто бывали люди, выходили жильцы покурить, посудачить, забредали чужаки, на застав хозяев, маялись на площадках гости, пришедшие раньше времени.
Черный «мерседес» Огородникова оба увидели одновременно.
— Видишь, да? — спросил Жестянщик негромко, но Забой его услышал.
— Да, — сказал он.
И больше ничего на добавил.
Увидев, что Огородников вылезает из машины, Жестянщик рванулся вверх, к Забою. И отвлек его ненадолго, секунд на двадцать, но отвлек и тем самым поставил всю операцию на грань срыва. Получилось у них, все получилось, но риск оказался слишком велик, и виноват в этом был Жестянщик. Не надо было ему бежать к Забою, но задергался Жестянщик, задергался паникер несчастный.
— Значит, так, — сказал он, тяжело дыша от бега и от волнения. — Я начинаю. Понял? Ты тут же спускаешься и страхуешь. Понял?
Жестянщик метнулся вниз.
Снова выглянув в окно, Забой убедился, что машина стоит на месте, Огородникова нет, видимо, он уже прошел к подъезду и его не было видно сквозь высокие клены.
Прошла минута, вторая, третья...
Никто не появлялся, шагов тоже не было слышно, лифт молчал. Обычно, когда его вызывают, начинается гул, вибрация троса, грохот движущейся машины.
Но сейчас все было тихо.
Жестянщик заволновался, уже хотел было сбежать на пролет, на два пролета вниз, чтобы узнать, в чем там дело, но в этот момент раздался оглушительный грохот входной двери. В общем-то он не был таким уж громким, но даже этот дверной хлопок заставил Жестянщика снова метнуться вверх по лестнице. Он выскочил на третий эгаж, поднялся еще на один пролет и там остановился.
Невнятные звуки, которые доносились снизу, говорили о том, что Огородников медленно, с трудом, но все-таки поднимается. Он что-то бормотал невнятно, видимо, продолжая разговор в той компании, которую только что покинул, негромко смеялся. По всему было видно, что находится он под хорошим хмелем.
Жестянщик вспомнил, что и из машины Огородников вышел какой-то нарядный, в белой рубашке, при бабочке, в черных лакированных туфлях. Вообще-то он был достаточно неряшлив и к одежде всегда относился с некоторым пренебрежением, поэтому нарядность его так бросалась в глаза, он явно не был похож на самого себя, на самого себя обычного.
Услышав тяжелое дыхание Огородникова, Жестянщик спустился на несколько ступенек, чтобы видеть дверь его квартиры, и достал из-за спины прекрасный нож, который по всем боевым показателям наверняка превосходил лучшие армейские ножи мира.
Огородников остановился посередине площадки, роясь в карманах в поисках ключа. В этот момент
