все, чтобы преступником его назвал суд.
Пафнутьев слушал рассказ Худолея, не перебивая и не задавая вопросов. Он вскидывал брови, склонял голову то к одному плечу, то к другому, вертел ручку на столе, заглядывал в ящик стола, потом, словно спохватившись, вынимал блокнот и листал его в поисках какого-то телефона, а найдя, снова прятал в карман.
Когда Худолей умолк, Пафнутьев некоторое время рассматривал его, как обычно рассматривают попутчика в троллейбусе — вроде с интересом, но в то же время совершенно безразлично.
— Сколько она тебе налила? — наконец спросил Пафнутьев.
— Элеонора Юрьевна? Граммов сто.
— Больше не предлагала?
— Предлагала, но я отказался.
— Напрасно. Совместное распитие спиртных напитков располагает к разговору доверительному, искреннему, даже задушевному. Разве ты этого не знал?
— Догадывался, Паша... Но, знаешь, робость обуяла.
— Тебя?!
— А что ты удивляешься?.. В душе я робкий. И Света всегда подтверждала. Ты, говорит, робкий, но настырный. Но ведь и настырность мне не присуща, Паша, верно? Я же не по нахаловке прикасался к разным ее местам... Это, Паша, от невозможности себя сдержать.
— Любовь? — уточнил Пафнутьев.
— Нет, Паша, не любовь. Любовь — это вздохи на скамейке, прогулки при луне... А здесь наваждение какое-то, можно сказать — умопомешательство. Это страшно, Паша, не дай тебе бог испытать подобное. Теперь я понимаю тех, которые вешаются, травятся, топятся, с крыш сигают... Раньше я смеялся над ними, дураками обзывал, а теперь мне за это совестно. Я даже переживаю. — Худолей помолчал, рассматривая собственные ладони, и добавил: — Иногда.
— Вывод? — спросил Пафнутьев.
— Величковского искать надо.
— И тащить на опознание.
— Думаешь, что он... — Худолей замолчал, предоставляя Пафнутьеву самому произнести и собственный вопрос, и ответ на него.
— Смотри, что получается... Квартира принадлежит Величковскому, плиточнику, блуднику и, как я понимаю, большому пройдохе. Юшкова снимала у него квартиру и в ней проживала. Ты тоже эту квартиру навещал. Навещал?
— Было.
— И даже ночевал там.
— Какая же это ночевка, если мы за всю ночь глаз не могли сомкнуть!
— Что же вам мешало?
— Ты, конечно, очень умный человек, Паша, но этот вопрос задал, не подумав. Знаешь, у одной бабы спрашивают: ты с чужими мужиками спала? Никогда! — отвечает она. — Разве с ними заснешь?
— Виноват, — согласился Пафнутьев. — Идем дальше. Света пропала. Вскрываем дверь — в квартире труп. Как я понимаю, лежал он там ровно столько, сколько отсутствовала Света. То есть, есть основания предполагать, что исчезновение Светы и убийство произошли примерно в одно время.
— Хочешь на нее повесить убийство? — Худолей смотрел на Пафнутьева исподлобья, но взгляд его не был твердым, скорее, испуганным, так смотрит человек, который ожидает удара, но не знает, когда он последует и в какое место будет нанесен.
Не отвечая, Пафнутьев набрал номер, подождал, пока где-то поднимут трубку.
— Шаланду, пожалуйста, — сказал он, помолчал и добавил: — Понял. Спасибо. Пусть позвонит, когда появится. Нет Шаланды на месте, — пояснил он Худолею. — Продолжаю свою мысль... Хочу ли я повесить это убийство на Свету? Нет такого желания. Буду ли я выгораживать твою Свету, если все ниточки к ней потянутся? И этого желания у меня нет.
— А вообще у тебя есть какое-нибудь желание?
— Выпить хочу. Могу даже сказать чего и сколько. Я хочу выпить водки, граммов сто шестьдесят пять, ну в крайнем случае сто семьдесят, не больше.
— Могу сбегать.
— Чуть попозже. Ты никогда, Худолей, не задумывался над некоторыми простыми вещами?..
— Над некоторыми задумывался.
— Не перебивай... Если я что-то спрашиваю, то отвечать не торопись, это прием такой, я задаю вопрос, чтобы самому же на него и ответить. Потому что никто лучше и полнее меня ни на один мой вопрос ответить не сможет.
— Согласен, — кивнул Худолей.
— Так вот, не задумывался ли ты над тем, что по одному маленькому обстоятельству, маленькой подробности жизни можно о человеке понять все самое главное — надежен ли он, можно ли ему дать деньги в долг, можно ли познакомить со своей девушкой, можно ли, не рискуя жизнью, оказаться у него во власти, в полной власти? И так далее.
— Короче — можно ли с ним пойти в разведку?
— Да, — раздумчиво протянул Пафнутьев. — Так вот отвечаю — только по тому, как человек пьет, из какой рюмки, сколько в ней оставляет, как прячет недопитую рюмку среди тарелок, чтобы никто не упрекнул его в лукавстве, какой тост произносит, как разливает водку по рюмкам... То есть мне достаточно распить с человеком бутылку, чтобы знать о нем все... Ты можешь в это поверить?
— Могу, — твердо сказал Худолей. — Потому что обладаю такими же способностями.
— Это великое дело, — серьезно произнес Пафнутьев.
— Хочешь с кем-то выпить?
— С Величковским. Ты сказал, что Элеонора вроде бы видела убитую женщину в собственном дворе? Так? И якобы она была с Величковским?
— Она этого не утверждала, Паша. Это были ее смутные, ничем не подкрепленные видения. Может, сон или забытье...
Пафнутьев потянулся было к телефону, но, видимо, вспомнив, что Шаланды на месте нет, снова повернулся к Худолею.
— Эти ее смутные, как ты говоришь, видения находят очень жесткое подтверждение. Труп женщины найден в квартире, которая принадлежит Величковскому. Значит, Элеонора их вместе все-таки видела. Значит, имеет эта женщина какое-то, пусть самое мимолетное отношение к Величковскому.
— Может, он и убийца?
— Убийцы обычно не раздают визитки направо и налево. Опять же не увлекаются кладкой кафеля, это достаточно тяжелая работа. Хотя бывают и исключения. Но, с другой стороны, мы только исключениями и занимаемся.
— Звони, Паша, звони.
— Кому? Шаланде?
— Величковскому.
— Хорошо, — Пафнутьев придвинул к себе визитку с гербом, составленным из малярных кистей, мастерка, обыкновенной фомки и, не колеблясь, набрал длинный номер мобильного телефона. Худолей понял, что весь предыдущий треп был всего лишь подготовкой к этому звонку, проговором основных зацепок. Расслабленность Пафнутьева на самом деле оказалась сосредоточенностью. Даже попытка созвониться с Шаландой тоже шла от нерешительности сделать главный звонок — Величковскому. Пафнутьев и сам не знал — готов ли он к этому разговору, все ли предусмотрено, но наступил момент, когда он сказал себе — пора. Не потому, что действительно подготовился и все предусмотрел, просто откуда-то из организма поступил сигнал, что, начиная вот с этого момента, он может разговаривать легко и свободно с кем угодно — будь то английская королева, президент нефтяной компании или плиточник Дима.
Пафнутьев некоторое время вслушивался в длинные звонки, пытаясь определить — зацепило ли, состоялась ли связь или же наглый бабий голос на английском что-то сейчас провякает в трубку. Не разбирая ни слова, он тем не менее понимал значение вяканья — абонент недоступен или телефон
