Заковыристо так выразился... Сказал, что имел с тобой приятную и продолжительную беседу, что начальник твой, Шевелев, очень тобой доволен, повысить тебя собирается.
— На свою должность определит? — спросил Пафнутьев. — А сам куда?
— Не могу знать, — ответил Шаланда. — Но велел передавать тебе привет и наилучшие пожелания. У нас, говорит, с Павлом Николаевичем давняя и плодотворная дружба.
— Колотится мужик, — пробормотал Пафнутьев.
— Морда в пуху, — сказал Худолей. — Чует мое бедное сердце — морда у него в пуху. Ладно, Паша, разберемся.
— С твоей помощью.
— Тогда за Италию! — Худолей едва ли не первый раз осмелился предложить тост, обычно ему хватало тех пожеланий, которые высказывали старшие товарищи.
— А чего за нее пить-то? — не понял Халандовский. — Что у них там? Землетрясение? Наводнение? Сход лавин? Всеобщее одичание? Коровье бешенство?
— Всего понемножку, — ответил Худолей. — Мы с Пашей на днях летим в Италию. Да, Паша?
— Летим, — кивнул Пафнутьев.
— Так, — Халандовский положил вилку на стол и уставился невидящим взглядом в пространство. Шаланда тоже положил вилку на стол и удивленно переводил взгляд с Пафнутьева на Худолея и обратно.
— Не понял, — сказал он наконец.
— В Римини летим, — пояснил Худолей. — У нас там знакомых видимо-невидимо. И все одна другой краше.
— А я? — спросил Халандовский.
— А что ты? — не понял Пафнутьев.
— Меня на кого оставляете?
— Ну это... В общем-то, оно по-всякому... — забормотал Пафнутьев в полной растерянности.
— Паша, а совесть? А мужское достоинство? А честь? Где все это? Куда ты все это засунул?
— Видишь ли, Аркаша, — уже тверже заговорил Пафнутьев. — Ты просто не дал Худолею закончить. Он хотел сказать, что ты тоже летишь в Римини. Более того, Худолей берется финансировать нашу поездку. И Андрею он намекнул. Все четверо летим, иначе и быть не может. Напрасно ты, Аркаша, возникаешь, напрасно.
Наступила тишина, наполненная взаимным разглядыванием друг друга. Каждый хотел уловить смешинку в глазах другого: дескать, шутка все это, смех и юмор на исходе второй бутылки, а единственный достойный выход из неловкости — дружный хохот. Но никто не хохотал, и смешинки никто ни в чьих глазах не обнаружил. Просто стояла тишина, и в этой тишине вдруг прозвучал голос Шаланды:
— А я?
И все повернулись к Шаланде. Тот сидел с каменным красным лицом, какое бывало у Шаланды не от выпитого, а от острой обиды и оскорбленности.
Первым пришел в себя Пафнутьев.
— А что, Жора, и о тебе мы подробно говорили, с любовью можно сказать, даже не побоюсь этого слова — с нежностью. И Худолей готов оплатить твою поездку, столь необходимую в нашем затянувшемся расследовании.
— А я в этом не нуждаюсь, — еще более окаменел Шаланда.
— Что скажешь, Худолей? — спросил Пафнутьев.
— Я все сказал, — Худолей обвел всех взглядом. — За счастливую поездку в Италию! Только это, Георгий Георгиевич, — повернулся он к Шаланде, — а начальник вас отпустит?
Шаланда помолчал, поворочал желваками, посмотрел на водку в своем стакане и поднял глаза.
— За Италию! — сказал он.
Поскольку мясо кончилось и водка тоже, Халандовский молча поднялся, подхватил со стола тарелку, бутылку и удалился на кухню. Вернулся он через минуту-другую. В одной руке у него была заиндевевшая бутылка с неразличимой этикеткой, во второй — тарелка с громадной, в ладонь величиной холодной котлетой.
— Заседание продолжается, — сказал он, устанавливая все это на стол. — Слушаем тебя, Паша.
Пафнутьев некоторое время сидел, уставившись в стол, потом положил себе в тарелку кусочек котлеты, зачем-то понюхал его, чуть отодвинул от себя, чтобы было куда поставить локти.
— Значит, так, — сказал он. — Только что, за столом возникла новая, невиданная доселе банда. В нее вошли профессионалы высокого класса, люди отчаянные и самоотверженные до безрассудства. Некоторые это уже доказали на деле, — Пафнутьев в упор посмотрел на Худолея. — Согласен?
Худолей молча развел руки в стороны: дескать, как, Паша, скажешь, как скажешь.
— Летим чартерным рейсом от «Роксаны». Некоторые уже получили приглашение от руководства фирмы.
— Я не получал, — оскорбленно сказал Шаланда.
— Получишь. Летим в разных салонах самолета, едем в разных концах автобуса, в гостинице живем в разных номерах. Наша задача всячески показывать, что друг друга не знаем, а если кто с кем и знаком, то слегка, где-то когда-то встречались, пересекались, перезванивались. Не более того. Ни Пахомова, ни Сысцов не знают нас всех, меня с Шаландой, конечно, знают. В поездке мы оказались случайно, а если Шаланда поедет с женой, что очень желательно, то все свое свободное время он будет уделять этой достойной женщине.
— У нас будет несвободное время?
— И очень много. По ночам в основном. Я же сказал — банда. Может быть, последняя высокопрофессиональная банда. Поэтому мы должны проявить истинное мастерство, чтобы оправдать возложенные на нас надежды.
— А кто их на нас возложил? — спросил Шаланда.
— Присутствующий здесь Худолей.
— А мы, выходит, должны оправдать?
— Да, — кивнул Пафнутьев. — По некоторым данным, Жора, женщина, которую ты считаешь убийцей...
— Юшкова, что ли?
— Да, Юшкова... Так вот, по некоторым данным, она находится в Италии. Худолей не пожалеет ничего, чтобы вернуть ее обратно.
— С какой целью?
— Для совместного проживания.
— В смысле... — начал было Шаланда, но Пафнутьев его перебил:
— И в этом смысле тоже.
— А как же убийство?
— Найдем другого. Для нас это не составит большого труда.
— А Юшкову выпустим на волю?
— Нет, на волю мы ее не отпустим. Отдадим Худолею. Для совместного опять же проживания.
— И для этого летим в Италию?
— Да. Может быть, красоты посмотрим, винца хлебнем итальянского, на ихних красоток полюбуемся. Хотя, как заверили меня знающие люди, красотки у них жидковаты, с нашими им не тягаться. И хотя я никогда не был в Италии, с этим полностью согласен.
— Не глядя?! — возмутился Шаланда.
— Ты видел Свету Юшкову?
— Ну!
— И после этого у тебя остались сомнения?
Вместо ответа Шаланда крякнул, взял бутылку с уже подтекающим инеем, свинтил пробку и разлил по стаканам тяжелую, промороженную водку. Движения его были спокойны и уверенны. Он видел, что никто не шутит над ним глупых шуток, никто не показывает пальцем и не разговаривает с ним тоном глумливым и насмешливым.
