«58-1. Контрреволюционным признается всякое действие, направленное к свержению, подрыву или ослаблению власти рабоче-крестьянских Советов и избранных ими, на основании Конституции Союза ССР и конституций союзных республик, рабоче-крестьянских правительств Союза ССР, союзных и автономных республик, или к подрыву или ослаблению внешней безопасности Союза ССР и основных хозяйственных, политических и национальных завоеваний пролетарской революции.
В силу международной солидарности интересов всех трудящихся такие же действия признаются контрреволюционными тогда, когда они направлены на всякое другое государство трудящихся, хотя бы и не входящее в Союз ССР. (Принята 6 июня 1927 года.)
58-1а. Измена Родине… карается высшей мерой уголовного наказания — расстрелом с конфискацией всего имущества. (Принята 20.VII.1934 г.)
58-1б. Те же преступления, совершенные военными… — расстрел с конфискацией имущества. (20.VII.1934 г.)
58-1в. В случае побега или перелета за границу военнослужащего… — конфискация имущества, ссылка в отдаленные районы Сибири членов семьи. (20.VII.1934 г.)
58-1г. Недонесение со стороны военнослужащего о готовящейся измене… — лишение свободы на 10 лет. (20.VII.1934 г.)
58-2. Вооруженное восстание… — высшая мера социальной защиты. (6.VI.1927.)
58-3. Сношение в контрреволюционных целях с иностранным государством… — высшая мера социальной защиты. (6.VI.1927.)
58-4… 58-5… 58-6…» и так до 58-14!
И почти повсюду — расстрел, расстрел, расстрел… Ссылка, ссылка, ссылка… Конфискация, конфискация, конфискация…
С уголовным кодексом перекликается уголовно-процессуальный кодекс.
«Отдел седьмой. Глава тридцать третья. О расследовании и рассмотрении дел о террористических организациях и террористических актах против работников Советской власти…
466. Следствие по делам о террористических организациях и террористических актах против работников Советской власти должно быть закончено в срок не более десяти дней.
467. Обвинительное заключение вручается обвиняемым за одни сутки до рассмотрения дела в суде (!!!).
468. Дела слушаются без участия сторон (!).
469. Кассационного обжалования приговоров, как и подачи ходатайств о помиловании, не допускается (!).
470. Приговор к высшей мере наказания приводится в исполнение немедленно по вынесении приговора…»
Итак, мы узнали, как скоро стряпались такие дела. Теперь вчитаемся в протоколы допросов свидетелей…
«Вопрос: Арестованный Дуров, вы бывший начальник отделения уголовного розыска ГУРКМ[6] города Москвы. Скажите, кто вами был вовлечен в контрреволюционную организацию?
Ответ: Мною был намечен к вербовке в нашу контрреволюционную организацию Бодунов Иван Васильевич — начальник отделения УР при ГУРКМ, но когда я информировал о нем заинтересованных лиц, то мне было сказано, что Бодунов завербован в организацию Дьяковым…
Вопрос: Почему вы наметили завербовать Бодунова?
Ответ: Бодунова я знаю по совместной работе с 1935 года как человека политически неустойчивого. Это дало мне возможность вызвать его на более откровенные антисоветские разговоры.
Вопрос: Расскажите подробно, когда и где вы вели антисоветские разговоры с Бодуновым? Каков характер этих разговоров?
Ответ: В первый раз с Бодуновым я вел разговор в июне — августе 1937 года у меня в кабинете, чтобы прощупать настроение Бодунова. У меня был расчет завербовать его. Я сказал Ивану Васильевичу, что война фашистских агрессоров против Советского Союза в связи с напряженным и неблагоприятным положением в стране, очевидно, будет, а нам будет трудно. Мы не сможем жить при другом строе. На что Бодунов ответил: «Да, дело действительно дрянь, будет трудно»». Я из этого сделал заключение о Бодунове, что он человек политически неустойчивый. Второй раз я говорил с Бодуновым, когда он приехал в Москву из Чечено-Ингушетии с докладом о работе.
Я повторил прежний разговор, причем указал, что положение в стране все более ухудшается. Бодунов заявил, что если обстановка такая же, как в Чечено-Ингушетии, по всей стране, то поражение возможно. После этой беседы я был убежден, что Бодунова можно завербовать в нашу контрреволюционную организацию, но оказалось, что его уже завербовал Дьяков…»
Вот такой разговор состоялся 24 февраля 1939 года между арестованным руководителем уголовного розыска страны и следователем следственной части НКВД СССР младшим лейтенантом госбезопасности. Трудный разговор, и теперь уже не узнать, чем он закончился для Дурова. С позиций сегодняшнего дня видно — бывший начальник отделения явно наговаривает. Ну что здесь особенного? Два сослуживца с тревогой рассуждают о возможной войне, о ее тяготах, о плохой подготовленности, о неблагополучном положении дел в стране и за ее пределами. Мы-то знаем, что все их тревоги не лишены оснований. Кровавый сорок первый год был безумно труден, привел к большим потерям, отступлениям, жертвам… Тем не менее Дуров не обвинил товарища, он сказал, что завербовать Бодунова не удалось, так как он завербован другим. Не взял Дуров греха на душу! Оставил Бодунова «незавербованным». А как повел себя Дьяков? Да так же! Погибая сам, спасал других…
«Вопрос: Арестованный Дьяков Т. М., вы бывший начальник уголовного розыска Главного управления РКМ НКВД СССР? Это так?
Ответ: Да, верно.
Вопрос: Расскажите, как вы завербовали Бодунова?
Ответ: Это утверждение неверно. Могу доказать, что Бодунов не вербовался… По приезде в Грозный Бодунов вместе с сотрудником уголовного розыска Погибой был направлен в Ингушетию для борьбы с бандитами, а мы с сотрудником уголовного розыска Мариупольским остались на месте. Мариупольский остался в Грозном, а я разъезжал по опергруппам, давая указание арестовать как можно больше бандитов и их пособников, но эта работа была малоэффективна…
В Ингушетии дела шли значительно лучше, так как там работали Погиба и Бодунов, не являющиеся членами контрреволюционной организации».
Думал ли 12 января 1939 года бывший начальник отдела Т. М. Дьяков, что, доказывая невиновность «нашего друга Ивана Лапшина» — Ивана Бодунова, он спасал его и тем самым губил себя? Теперь этого не узнаешь… Да и сам Иван Васильевич до самой своей смерти не знал, кому обязан жизнью.
На моем столе лежал листок с фамилиями сотрудников уголовного розыска, служба которых оборвалась в 1934—1938 годах.
Постепенно догадки приобретали силу подозрений, иногда возникала уверенность, что доказательства рядом… Доказательства того, что напрасно обвиняли в репрессиях тех сотрудников милиции, НКВД, которые стояли у истоков первого социалистического государства, — нет, не виноваты они, они были «выбиты» первыми, гораздо раньше красных командиров армии, ведущих специалистов народного хозяйства, деятелей культуры, науки…
Многие чекисты не пошли на сделку с совестью, не стали соучастниками преступлений, предпочли
