– Ничего, закончим дело – пройдешься по рю Риволи!
– Ленечка, а может, ты сам в мастерскую съездишь под видом богатого клиента?
– Нет, – сурово отрезал Маркиз, – во-первых, это же ты у нас актриса, значит, гораздо лучше войдешь в роль. Потом, ты же знаешь, у здешних богачей, у этих новых русских, свой жаргон, своя манера поведения. Я, конечно, могу под них подделаться так, чтобы простые люди поверили, но архитекторы – это другое дело, у них глаз наметанный, они богатых людей каждый день видят и сразу почувствуют недостоверную игру. А вот жены у богатых людей все разные, так что ты легко сыграешь эту роль. Только держись понахальнее… А я тебе для большей убедительности хорошую машину угоню по старой памяти.
Через несколько часов перед эффектно отделанным подъездом с вывеской «Архитектурная мастерская Л.А. Мкртчяна» остановился красный «Порше». Из машины выбралась шикарная молодая дама в красном – под цвет машины – брючном костюме. Костюм этот Лола час тому назад приобрела за бешеные деньги в магазине «Живанши» на Старом Невском, простонав про себя, что в Париже он стоил бы втрое дешевле, и в качестве моральной компенсации за переплату вволю поиздевавшись над продавщицами.
С самого начала Лола приглядела именно этот костюм, потому что он отлично смотрелся на фоне красного «Порше», но перемерила зачем-то еще штук восемь разного фасона и цвета. После этого она заставила девушку принести еще четыре вечерних платья, которые совершенно не были ей нужны, раскритиковала их все, долго распекала продавщицу и сетовала, что в магазине нет приличной одежды.
Пу И, как ни странно, вел себя прилично, очевидно, ему было стыдно за хозяйкино поведение. Лола наконец выбрала красный костюм и удалилась, весьма довольная собой. При этом она, конечно, не заметила, как одна из продавщиц ненадолго отлучилась из торгового зала, чтобы набрать на мобильном телефоне номер и торопливо проговорить:
– Молодая женщина с собачкой чихуа-хуа сейчас у нас, в магазине «Живанши»…
Войдя в архитектурную мастерскую, Лола первым делом громко осведомилась, не угоняют ли здесь машины – так что половина сотрудников невольно выглянула в окно и полюбовалась на «Порше».
Затем Лола высокомерно оглядела помещение, заставленное столами с макетами коттеджей и городских домов и кульманами с наколотыми на них чертежами.
Ее эффектное появление не осталось незамеченным, и к Лоле поспешно подошел интересный брюнет лет сорока с седыми висками, в несколько старомодном замшевом пиджаке, намекающем на полухудожественную профессию брюнета и некоторую вполне допустимую для него умеренную богемность.
– Могу ли я чем-нибудь помочь вам? – любезно спросил брюнет у дамы в красном.
– Вы – Левон Акопович? – задала Лола встречный вопрос.
– Нет, я менеджер, меня зовут Ираклий Вахтангович, – ответил брюнет, как бы извиняясь, – Левон Акопович только сегодня вернулся из Соединенных Штатов и в мастерскую уже не приедет.
– Ах, какая жалость, – вздохнула Лола, – одна моя подруга советовала мне обратиться именно к нему… Она была вашей клиенткой, и вы спроектировали ей такой дом, такой дом! Я от него просто без ума!
– А кто ваша подруга? – с вежливым интересом спросил польщенный архитектор.
Лола, не зная, что ответить на каверзный вопрос, отступила к двери и осведомилась:
– А завтра Левон Акопович будет в мастерской?
– Да, наверняка! – Брюнет снова приблизился к эффектной клиентке. – Но мы могли бы с вами обсудить это и сегодня, если вы…
– Нет, нет, – Лола покосилась в окно на свой «Порше», – раз он будет здесь завтра, я тоже приеду завтра. В конце концов, дело терпит. В таких вопросах поспешность совсем не нужна…
– Как пожелаете! – с любезной улыбкой проговорил Ираклий Вахтангович, предупредительно распахнув перед клиенткой двери мастерской.
В этот предутренний час казино «Монтесума» постепенно начало пустеть. Игра шла вялая, только какой-то мордатый тип, все повадки которого выдавали высокопоставленного чиновника городской администрации, трясущимися руками делал ставку за ставкой в безуспешной надежде преодолеть полосу невезения.
В баре на высоком табурете сидел полный лысый элегантный армянин с грустными выразительными глазами и жаловался бармену Косте на меркантильность современной молодежи. Костя перетирал бокалы, делая вид, что его интересует разговор, и зевал, не открывая рта. Клиент, известный в городе архитектор, только вчера вернулся из Америки и был сражен известием о том, что его бойфренд Коля Крокодил, получивший свое прозвище за пристрастие к одежде фирмы «Лакоста», переселился из снятой для него архитектором квартиры в особняк ювелира Ашкенази. Сердце архитектора было разбито, и он пил в «Монтесуме», пытаясь забыть Колины голубые глаза.
К стойке подошел высокий мужчина с загорелым, лишенным возраста лицом. Гибкий, подтянутый, он был неуместен в этот час в этом баре. Увидев архитектора, смуглый мужчина улыбнулся и шагнул к нему:
– Лева, привет! Сколько лет, сколько зим! Ты где, старый разбойник, пропадал?
– В Америке, – машинально ответил архитектор, – а ты кто? Я тебя не помню.
Смуглый мужчина сделал Косте знак худой узкой рукой с массивным золотым перстнем и заказал две порции «Чивас Регал», затем повернулся к архитектору и покачал головой:
– Совсем ты в этой Америке забурел, старых друзей не узнаешь. Вспомни – девяносто второй год, Ферапонтово…
Левон пьяно помотал головой и упрямо повторил:
– Я тебя не помню. Ферапонтово – помню, а тебя – не помню. Тебя как зовут?
– Стыдно, Лева, – смуглый придвинул ему стакан с благородным напитком и, бросив вокруг цепкий трезвый взгляд, проговорил вполголоса:
– Ах, какой мальчик!
Лева встрепенулся и проследил за его взглядом. Смуглый небрежным жестом пронес руку над Левиным стаканом и неуловимым движением приоткрыл крошечную крышечку своего перстня. В стакан высыпались несколько искрящихся белых крупинок, тут же растворившихся в темно-золотой жидкости.
Костя в это время смотрел в другую сторону, наблюдая за ссорой двух завсегдатаев казино, не поделивших дорогую знаменитую проститутку.
– Выпьем за молодость! – провозгласил смуглый, поднимая свой стакан. – Выпьем за нашу с тобой молодость, Лева!
Левон отвел грустные выразительные глаза от худенького мальчика с невинным лицом семинариста и порочным ртом законченного наркомана: он знал его, знал, что тот болен СПИДом и стремится заразить как можно больше людей, чтобы отомстить судьбе за свою скорую и страшную смерть.
Поднеся к губам бокал виски, Левон посмотрел на своего смуглого соседа и повторил:
– Все равно я тебя не помню.
Смуглый мужчина проследил за тем, как виски убывает в его стакане, повел плечами и поднялся:
– Ну как хочешь. Не хочешь меня вспоминать – и не надо.
Он развернулся и вышел из бара. Левон полусонно поглядел ему вслед и сказал подошедшему к нему Косте:
– Если мы часто вспоминаем прошлое, значит, мы неправильно живем в настоящем.
Он отставил пустой стакан и хотел что-то добавить, но вдруг в глазах его мелькнул испуг. Левон схватился рукой за горло, как будто ему стал тесен воротничок его рубашки от Армани, приподнялся с табурета и тут же рухнул на пол.
Костя выбежал из-за стойки, склонился над архитектором. Тот лежал на полу, выпучив большие темные глаза, утратившие свою грустную выразительность и сохранившие только страх и нежелание умирать. Лева пытался что-то сказать, но язык не слушался его, и он только беззвучно открывал рот, а на губах его лопались розовые пузыри.
Костя бросился за Анатолием Ивановичем – врачом казино, умным и опытным человеком, который умел спасти умирающего от передозировки наркомана, зашить свежую резаную рану или извлечь пулю из огнестрельной, можно сказать, с закрытыми глазами – во всяком случае, не запоминая лица пациента, и всегда держал язык за зубами.