плену.
Наконец, командир левой кормовой башни лейтенант Георгий Митрофанович Рюмин сменил раненного в живот Шамшева, а мичман Сакеллари заменил раненых штурманских офицеров.
На корме пожары энергично тушились пожарным дивизионом под начальством мичмана Дмитрия Ростиславовича Карпова. Было много попаданий в бортовую броню ниже ватерлинии, но броня выдержала. После каждого такого попадания высокие столбы воды обрушивались на броненосец. Против кормовой башни удар одного или нескольких снарядов был настолько силён, что броненосец рыскнул и накренился, но броня пробита не была.
Командир кормовой башни мичман Олег Александрович Щербачёв был разрывом снаряда сбит со своей площадки управления башней, распластался на палубе и производил впечатление убитого наповал. Но вскоре очнулся, чтобы с горечью констатировать тяжёлое ранение головы и потерю глаза.
В перерыве между третьей и четвёртой фазами боя «Орёл» подлечил свои раны, очистил проходы на верхней палубе, перегруппировал прислугу орудий и снова приготовился начать бой, который и вспыхнул на исходе этого судного дня.
В самом начале этой фазы боя в броневой пояс «Орла» попало одновременно несколько тяжёлых снарядов, которые буквально сбили броненосец с курса и вызвали крен в 6 градусов на правый борт. Увидев бедственное положение «Орла», следовавший за ним броненосец «Наварин» вышел из строя вправо и прикрыл своим корпусом «Орёл», пока тот не выправил свой крен. Так командир «Наварина» капитан 1-го ранга Фитингоф вернул другому русскому броненосцу услугу, оказанную ему командиром броненосца береговой обороны «Адмирал Ушаков». Но этот благородный поступок не прошёл «Наварину» даром. Он сам получил несколько тяжёлых попаданий в корму и был принуждён занять место в хвосте колонны русских броненосцев.
В 6 часов 30 минут «Бородино» запылал, а в 7 часов 12 минут его не стало. «Орёл» обошёл днище своего боевого товарища с левой стороны и возглавил строй эскадры, направляясь к северному выходу из Корейского пролива.
В это время в «Орёл» попало не менее пятнадцати двенадцатидюймовых и несколько десятков шестидюймовых снарядов, но корабль выдержал и этот огненный град.
В кормовом каземате огнём из трёхдюймовых орудий управлял прапорщик Георгий Ахиллесович Андреев-Калмыков. Он только что скомандовал: «Прицел… тридцать», как влетел снаряд, разорвался, убив несколько человек, а Калмыков и ещё один матрос растворились в воздухе, выброшенные волной взрыва за борт.
С правого борта вывело из строя среднюю башню, а кормовую окончательно заклинило. На баке разворотило клюз, перебило оба якорных каната, и оба якоря вытравило за борт. На корабле одновременно возникло несколько новых пожаров. Попадания в броневой пояс вызывали сильные сотрясения корабля, от которых броненосец бросало в сторону то с кормы, то с носа. При каждом таком сотрясении мгновенно тухло электричество, а потом оно медленно разжигалось.
Но машины броненосца, благодаря блестящему состоянию, которое было достигнуто заботами судовых механиков подполковника Ивана Ивановича Парфёнова, штабс-капитана Константина Автономовича Скляревского, поручика Николая Васильевича Русанова, прапорщиков Василия Ивановича Антипина и Георгия Яковлевича Леончукова, работали всё время боя без отказа.
Котлы и машины находились за броневым поясом, который выдержал все удары. Там не было ни раненых, ни убитых, но в случае гибели броненосца спасения оттуда не было. Запертые в броневой гроб, были заживо похоронены на дне морском кочегары и машинисты броненосцев «Суворов», «Александр III» и «Бородино». Можно представить моральное состояние машинной команды «Орла», когда от ударов японских тяжёлых снарядов о броневой пояс тухло электричество и броненосец начинал крениться. Не один из них в эти минуты прощался с жизнью и думал о своей страшной судьбе, когда внутри перевернувшегося броненосца его тело будет разрываться на части шатунами машин или будет ошпарено паром из лопнувших труб котлов. Но ни один из них не пал духом и не покинул своего опасного поста.
Температура в машинах была между 42 и 45 градусами Реомюра{8}. Время от времени вентиляционные трубы вместо свежего воздуха начинали подавать едкий дым от пожаров и удушливые газы от разрывов снарядов, которые резали глаза и вызывали удушье. Не всегда удавалось достаточно быстро остановить вентиляцию, и кочегары и машинисты долго кашляли, харкали и слабеющей рукой вытирали пот с позеленевшего лица с помутневшими глазами.
Нужно особо отметить труд трюмных механиков под управлением инженер-механика поручика Николая Михайловича Румса, недавно умершего в Соединённых Штатах, который образцово справлялся со всеми опасными положениями броненосца, какие возникали в результате проникновения воды внутрь корабля и образования крена. Для борьбы с креном у поручика Румса была выработана собственная система, прекрасно себя оправдавшая. У него были постоянно затоплены по одному отсеку с каждого борта. При появлении крена один отсек немедленно опорожнялся, и крен устранялся. Затем приступали к заделке пробоины и к откачке воды из затопленного нового помещения.
Но к концу боя борьба за непотопляемость броненосца достигла наибольшего напряжения. От сотрясений корабля, производимых попаданиями тяжёлых снарядов в броневой пояс, броня хотя и не была пробита, но швы между броневыми листами частично разошлись и болты дали течь, в результате которой набралось много воды позади брони. При наличии этой воды даже крен в 8 градусов был уже смертельно опасен для броненосца. По-видимому, это обстоятельство и было причиной внезапного опрокидывания и гибели броненосцев «Александр III» и «Бородино».
«Орёл» получил 47 попаданий снарядов 12-дюймового калибра и свыше 120 снарядов меньшего калибра. Но потери личного состава не были чрезмерными. На нём были убиты и пропали без вести 2 офицера и 28 низших чинов и ранены 14 офицеров и 68 матросов, всего 112 человек.
Перед наступлением темноты японская эскадра склонилась в норд-остовую четверть. Она произвела ещё несколько залпов по «Орлу», целясь по пожару, возникшему на шканцах броненосца. Но около 40 огромных всплесков поднялись, как сплошная водяная стена, уже позади броненосца.
Следовавший за «Орлом» флагманский корабль адмирала Небогатова поднял сигнал «Следовать за мной» и, прибавив ход, обогнал «Орёл» и встал во главе эскадры.
После ряда маневрирований, связанных с отражением минных атак, «Император Николай I» и следовавшая за ним эскадра уже в четвёртый раз за эти сутки легли на курс норд-ост 23 градуса.
Канул в вечность век былин, воспевавших славу героям. Но упорство, с которым русские броненосцы стремились достичь цели плавания — Владивостока, заслуживает быть помянутым словами песни Баяна: «Безумству храбрых поём мы славу».
ГЛАВА XVII.
НОЧЬ
Спустившаяся темнота не принесла русским кораблям облегчения. Ещё не успели японские броненосные суда скрыться в тёмной части горизонта, как со всех сторон на русскую эскадру направились своры шакалов в образе верениц низкосидящих зловещих силуэтов, принадлежавших флотилиям японских миноносцев.
В течение шестичасового дневного боя русская эскадра смогла отойти от места начала боя только на 20 миль. Не менее 40 миль, которые могли бы приблизить эскадру к Владивостоку, были потеряны в результате двукратного поворота русской эскадры сначала на восток, а потом на юг, и двойной петли, которую ей в течение боя пришлось сделать. Потеря этих 40 миль помешала русской эскадре удалиться от острова Цусима на расстояние, при котором часть японских малых миноносцев уже не смогла бы принять участие в ночной атаке и, может быть, наши потери были бы меньшими.
Ожидание минных атак со стороны японских миноносцев было самым тяжёлым кошмаром, который преследовал команды русских кораблей, начиная с выхода из балтийских портов. Только навязчивым гипнозом, что их корабли могут быть внезапно и каверзно атакованы, как это случилось с Первой Тихоокеанской эскадрой в Порт-Артуре, можно объяснить нервное состояние экипажей судов Второй
