Косыгин

могу с уверенностью сказать, что, заполняя анкету на курсах, Алексей ошибся: написал место рождения отца.

Процитирую архивную справку, полученную из Центрального государственного исторического архива Санкт-Петербурга:

«В документах архивного фонда Машиностроительного, чугунолитейного и котельного завода Русского общества соединенных механических заводов (бывш. Г. А. Лесснер) в деле со сведениями о приеме и расчете рабочих завода № 2 (Новый Лесснер) за 1898–1918 гг. значится:

Косыгин Николай Ильич, крестьянин Московской губернии, Коломенского уезда, Парфентьевской волости, деревни Амеревой, 34 лет (на 1903 г.), православного вероисповедания, женат (имя и отчество жены не указаны).

25 августа 1903 г. назначен слесарем в минную мастерскую».

Дальше заводские документы рассказывают, что Николай Ильич Косыгин «1 августа 1911 г. переведен в крупно-токарную мастерскую токарем», затем «назначен опиловщиком» и снова токарем, что мы уже знаем по его расчетной книжке.

В записи от 24 января 1905 года указано, что Н. И. Косыгин проживал по адресу: Саратовская ул., д. 29, «при нем жена и дети». Детей было уже трое, самый младший — Алеша.

Но где же он родился? Ответ нашелся в метрической книге церкви Сампсония странноприимца на Выборгской стороне в Санкт-Петербурге за 1904 год. Актовая запись № 136:

«Алексей — родился 21 февраля 1904 г., крещен 7 марта 1904 г.

Отец — Николай Ильич Косыгин.

Мать — Матрона Александровна.

Восприемники: мещанин г. Торжка Сергей Николаевич Стуколов и жена крестьянина деревни Рядка Боровичского уезда Новгородской губернии Мария Ильинична Егорова».

«НАПРАВИТЬ В РАСПОРЯЖЕНИЕ СИБКРАЙСОЮЗА»

Его поколение

За вычетом тринадцати мальчишеских лет вся жизнь Алексея Николаевича Косыгина прошла в советское время. Оно еще памятно старшим поколениям, но уже подрастают ровесники постсоветской России, те, кто родился в 1991 году и позже. Что узнают они о прошлом своей страны? Чему их научат?

Один за другим говорливые витии, которые не сходят с телеэкранов, призывают не оглядываться назад: «Хорошего в прошлом мало. Те истоки не напоят нас. Они либо пересохли, либо опоганены». А какие напоят? Чьи? И кого это — нас?

Нас, донецких ребятишек, принимали в пионеры у могил павших коммунаров в сквере, названном их именем. Комсомольцами в походах по родному краю мы склоняли головы у памятника латышским интернационалистам в Артемовске, у обелиска в шахтерском поселке Нижняя Крынка, где лежат 118 расстрелянных рабочих. Потом, работая в газете, узнал о заводе имени 13 расстрелянных рабочих в Константиновке, о заводе имени 61 коммунара в Николаеве…

Их могилы не сохранились, но безличное время здесь ни при чем. Власть стирала саму память о бунтовщиках. Когда в 1906 году судили восставших моряков-балтийцев, поступил приказ: «Матросов, приговоренных к смертной казни, расстрелять на острове Карлос. Место погребения тщательно сровнять».

После Октябрьской революции заводы, фабрики, рудники становились общенародной собственностью и закономерно получали новые названия. К примеру, «Лесснер», где работал отец Косыгина, стал заводом имени Карла Маркса. Массовые переименования улиц и площадей были вызваны и стремлением увековечить попранную память. Так в Петрограде появились улицы Желябова, Халтурина, Воскова, набережная лейтенанта Шмидта… Да, при этом не всегда хватало такта, может быть, и знаний. Название Вторая улица Деревенской Бедноты вместо Малой Дворянской так же нелепо, как Первая улица Деревенской Бедноты вместо Большой Дворянской.

На курсах Наркомата продовольствия, куда в 1921 году поступил Алеша Косыгин, было много деревенских ребят. В свободное время Алексей показывал им город: и всемирно известные ансамбли, памятники, площади, и дорогие ему уголки на родной Петроградской стороне. На каждом углу ребят окликали бабки с ведрами семечек и двумя стаканами — большим и маленьким: «Покупайте, сынки!» Чуть ли не все прохожие сплевывали шелуху. Мода на семечки продержалась года два и так же внезапно, как появилась, исчезла.

На Петроградской стороне здешние мальчишки бегали в Александровский сад, в Народный дом императора Николая II. По десятикопеечному билету строгие контролеры пропускали в сад и боковую галерею зрительного зала.

— Ну, гривеннички, шевелитесь, — поторапливали они мелюзгу.

Теперь в Народном доме разместился кинотеатр «Великан», и ребята водили на любимые фильмы девчонок. С Федей Новиковым, Леней Минаевым, Оскаром Болотом Алексей корпел над конспектами. На базе курсов организовали кооперативный техникум. Позже Косыгин рассказывал, что у них преподавали лучшие питерские профессора-экономисты. Четыре года техникума, практика на льнопрядильно- текстильной фабрике в Ростове Великом и — направление в Сибирь.

Направление, путевка, мобилизация — тоже из словаря той эпохи, которая навсегда осталась в прошлом. Ее можно принимать или не принимать, но лучше всего постараться понять, прислушиваясь к живым голосам современников. Эти строки не предназначались для печати:

«4 ноября 1930 г. Приходится, к сожалению, делать запись карандашом: чернила в нашем бараке — штука дефицитная. Нынче первый раз поднялся на-гора не только не уставший, но и веселый. По руднику тихо плывет едкий, каменноугольный дымок. Сквозь завесу смеются веселые электрические фонарики, а над этим всем тихим и спокойным величественно раскинулась лазурная, прозрачная голубень неба. Месяц, как сторож и распорядитель, воссел на престоле мелких кучевых облаков и наблюдает их мерное, чуть заметное движение. Сердце вот так и рвется куда-то далеко, далеко ввысь, к звездам и месяцу, чтобы вместе с ними увидеть эту грандиозную ширь Союза Советских Республик, охваченных невиданным энтузиазмом борьбы за социализм. Как хорошо чувствовать себя беззаветно преданным революции, видеть себя частичкой великой стройки. Ведь никто же не мобилизовывал нас на ликвидацию прорыва. Мы сами мобилизовались».

Так думал и жил в свои 19 лет Володя Молодцов, рабочий, шахтер, в будущем — Герой Советского Союза, чекист. Героем он стал в годы Великой Отечественной войны, в одесском подполье. С него, комсомольца 30-х годов, Валентин Катаев писал Дружинина, одного из главных персонажей романа «За власть Советов».

Еще одна дорогая мне судьба человека того поколения — Иван Сидоренко. Его имя сначала прогремело трудовыми рекордами на строительстве Харьковского тракторного завода. В числе первых добровольцев Иван записался на Амур, вместе с друзьями выбирал название будущему городу — Комсомольск-на-Амуре. Он ушел добровольцем на фронт, погиб под Сталинградом. В Комсомольске осталась улица Ивана Сидоренко.

Со стройки коммунист Сидоренко обратился с письмом в ЦК ВКП(б). Его тревожил срыв строительства металлургического завода на Дальнем Востоке, возмущала позиция заезжего чиновника, который отмахнулся от рабочих: «Чего вы суете нос не в свое дело?»