И голос шепчет ей в ухо, жаркий, напряженный голос:
— Чертова сука. Траханная безмозглая сука! Все, что тебе хотелось, это брать, брать и брать… да пошла ты! Вот это возьми! Сука траханная…
Она царапает руки, крупные руки, длинные, сильные пальцы — такие одни во все мире, и темный силуэт на тыльной стороне правой, черный топор…
— О боже, — пытается прошептать она, но не может. А даже если б могла, Бог ни черта бы не сделал, разве что пожурил бы, мол, нельзя открывать дверь незнакомым людям…
Только ведь это не незнакомец. А потом чернота топора поглощает ее, и тепло, льющееся по ее горлу и по переду ее платья, уносит ее прочь…
Джон Хемли двери не открывал.
Его дверь была выбита.
Джон Хемли выкатился из кровати и успел поднять глаза на накатывающуюся на него тьму.
— Ты был прав, — прошипела тьма. — В твоей душонке дерьма было больше, но музыкант он лучший, чем ты. Есть с чем развернуться. Порастрясти можно любую душу, но подходящий музыкант — его не всегда просто найти. Ты помог мне найти его. Ты дал меня ему. Как, черт побери, мило с твоей стороны. Я, мать твою, намерен отблагодарить тебя.
Джон начал было вставать. Попытался найти слова. Мгновение спустя он не мог даже найти свои мозги, когда гитара взметнулась, и полетели топор и кровь, и череп.
Когда Нил проснулся следующим утром, в голове его был туман, спина затекла, а уши терзал грохот MTV. Он так и остался лежать в дымке ступора, даже не помня, как и когда включил телевизор.
Потом начались рок-новости — с рассказом о вдове Вернона Паники, она была жестоко изнасилована и убита.
Нил сел, слушая новости лишь краем уха… а потом увидел кровь у себя на руках…
На своих руках…
Руках, казавшихся крупнее, чем были. Он списывал это, ну на… ну не знаю… Упражнение или что-то столь же нелепое, что в тот момент казалось вполне логичным объяснением.
И татуировка. Черный, оттененный кровью топор.
Вот она, татуировка, у него на руке, а где-то в закоулках сознания…
Он бросился к шкафу, где держал свою коллекцию пластинок. Бормоча что-то себе под нос, Нил принялся рыться в огромной стопке долгоиграющих. Он впервые заметил, как воняет у него изо рта и от тела. Пластинку он нашел в груде винила, поскольку подпольная запись еще не вышла на диске…
Альбом Вернона Паники «Горение», а на обложке — сам Верной, оттягивающий струну на самом верху грифа черной '59 «Гибсон Лес Пол Кастем». Обе руки, окруженные пламенем руки, прямо в самом фокусе, и вот она, татуировка, на тыльной стороне правой ладони.
Он круто повернулся, от чего пластинки полетели в разные стороны, и схватил гитару. '59 сверкала, на ней не было ни единого пятнышка, но мысленным взором Нил видел запекшуюся кровь на днище деки. И седьмая струна… Господи, здесь же кровь на седьмой струне.
Руки, казавшиеся чужими, ударили по струнам, и вызванный ими звук заполнил квартиру. Не подхваченный усилителями звук обрушился на Нила оглушительным громом. Звук. Звуки. Звук кричащей женщины и звук мужчины, хрипящего, вроде как Джон Хемли, голос, как будто издающий панический вой, молящий его выпустить, и все это смешивается в омерзительную какофонию, а поверх накладывается глубокий и низкий бас-аккорд смеха, отвратительного смеха, служащего бэк-ритмом.
С криком Нил бросился к камину. Пробегая мимо зеркала, он даже не взглянул в него, не желая — пусть даже это один на миллион шанс — увидеть в нем чужое отражение. Нажав на кнопку, поджигающую газовые рожки, он швырнул гитару прямо в огонь.
Не горит.
Гриф торчит из камина, по твердой деке танцует пламя, а она не горит, мужик, не горит! А когда он выдергивает гитару из огня, она холодна как лед.
Подняв инструмент над головой, Нил ударил им о стену, об пол. Не ломается.
Не сломалась и тогда, когда он, выскочив во двор, переехал гитаре гриф джипом.
Швырнув инструмент на заднее сиденье, Нил как сумасшедший погнал темно-синий джип на самый верх Малхолленд-драйв. Выскочив из машины с гитарой в руках, он остановился на краю скалы, глядя в уходящий на сотни миль вниз скалистый каньон, будто Сатана, озирающий адские бездны, готовый бросить лакомство проклятым душам. Гитара у него над головой…
И внезапно Нил Колмик исчез, и вот Верной Паника обнимает черную '59 и воет, задрав голову в небеса. Он ударяет пальцами,
Стоне на три голоса…
Вскочив в джип, Верной рванул с места, оставив по себе следы шин и вонь паленой резины. Он погнал вниз с холма, на головокружительной скорости проходя повороты. Он проскочил боковую улочку, вошел в поворот, прибавил газу.
Прямо перед собой он увидел бебика, маленькую девочку с рыжими волосами, сбежавшую из-под бдительного ока матери. Размахивая пухлыми ручонками, она вышла прямо на середину узкой улочки.
Верной вдавил педаль газа, подпевая воющему джипу, несущемуся прямо на ребенка, чтобы стереть ее, размазать в маленькое красное пятнышко прежде, чем она вырастет и превратится в одну из этих сук, этих кастрирующих сук, которые…
Тут раздался женский крик, и из ниоткуда выпрыгнула мамаша девочки, подхватила малышку как футбольный мяч и рванула на дальний тротуар. Она упала в живую изгородь, лицо и руки ей исцарапали ветки, и все же она теперь отчаянно прижимала к груди орущую во всю мочь дочь.
Джип Пронесся мимо через долю секунды после этого падения, исчез прежде, чем она смогла заметить номерной знак. Но смех — этого смеха она никогда не забудет.
В своей мастерской в гараже Пэм Салливан, гениальный столяр-краснодеревщик, отступила на шаг от стационарной циркулярной пилы. Сдвинув на лоб очки-маску, наметанным взором она принялась изучать доску, чтобы удостовериться, что та достаточно ровная.
Пэм скорее почувствовала, чем увидела, что кто-то стоит у нее за спиной. И круто повернулась.
Он улыбался ей сверху вниз, перебирая блюзовый рифф на своей черной '59.
Пэм было собралась вздохнуть с облегчением, но сам вздох застрял у нее в горле.
— Нил? Нил, с тобой все в порядке?
— Нил терзает струны в других краях, — отозвался Вернон, делая шаг вперед, и Пэм инстинктивно отступила.
— Нил? — Голос ее прозвучал тихо и встревоженно. — Нил, что-то не так. Что с тобой такое? — уже требовательно спросила она.
— Суки, — прорычал Верной. — Вечно спрашивают, в чем дело. Вечно хотят помочь. — Руки его начали в предвкушении сжиматься.
Пэм отступила еще на несколько быстрых шагов, непроизвольно поднимая только что оструганную доску..
— Уходи, Нил, — приказал она.
Верной обходил столярный станок.
— Суки вечно командуют. Суки сосут тебя как пиявки, втираются между мною и музыкой. — Он ударил по верстаку рукой, и Пэм увидела топор на ладони, которая была слишком большой, чтобы принадлежать Нилу. — Они хотят утащить тебя за собой в болота! Хотят отрезать тебе яйца и тебе же их скормить, только чтобы показать, что они на это способны!
Слова «Ты меня пугаешь» замерли у нее в горле, поскольку к этому он, очевидно, и стремился. Дверь была в дальней стене гаража. Швырнув в него доской, Пэм бросилась к выходу.
Отмахнувшись от доски, Паника метнулся за ней вокруг верстака. В прыжке он схватил Пэм за колени, отчего она рухнула на пол. И взвыла. Как же он любит, когда они воют.
Он рывком перевернул ее на спину, поскольку хотел, чтобы она это видела, черт, он хотел, чтобы она, мать ее, все видела.
Крепкая для суки, надо отдать ей должное. Она хочет быть такой же крутой, как мужик. Вот этого все,
