Они ведь едят щенков, правда?

повар дает там мастер-класс: как правильно изрубить щенка пекинеса для жаркого. Кстати, собачье мясо — какое оно на вкус, мисс Чан? Попробую угадать — похоже на курицу?

— Понятия не имею.

— Оставайтесь с нами, — сказал Крис Мэтьюз. — Вы смотрите программу «Бомбовый удар».

— Ну, как? — спросила Энджел Жука.

Они оба сидели в «Военной комнате».

— Отличный стервозный поединок, — отозвался Жук. — Думаю, можно смело утверждать, что в обозримом будущем вы не получите визу для визита в КНР. А если они и впустят вас, то я бы на вашем месте не приближался к краю Великой стены.

Телевизор показывал канал Си-эн-эн.

— Про Шафранового Человека — пока ничего? — спросила Энджел. — Почему они так долго с этим возятся?

— Ожидается сообщение. «С минуты на минуту». Это означает, что если вы отлучитесь в уборную, то рискуете пропустить сообщение.

Энджел глотнула кофе.

— Они говорят так уже несколько дней. Я понимаю, британская медицина — безнадежная, национализированная, но должен же там быть хоть один врач, который разбирается в магнитно- резонансной томографии? У них там вообще есть МРТ, в этой Англии?

Жук зевнул.

— А может, окружение Далай-ламы не торопится разглашать информацию. Может быть, у буддистов немножко другое отношение к времени — они не так спешат, как все остальные.

Энджел взглянула на него.

— Какой-то у вас усталый вид. Вы что — ночью не спали?

Жук снова зевнул.

— Я так возбудился от вашего выступления в «Бомбовом ударе», что не мог уснуть. — На самом деле Жук просидел до четырех утра, работая над своим романом. — Может, Барри одолжит мне половинку валиума?

— Очень смешно, — парировала Энджел.

На телеэкране появилась строка: прямое включение: сообщение о состоянии здоровья далай- ламы.

— Ну вот, — сказал Жук. — Ставлю десять долларов, что у него барахлит сердце.

— Мозг. Пятьдесят долларов.

— Ставка принята. — Жук умолк. — Послушал бы нас сейчас кто-нибудь. Интересно, мы уже перешли на Темную сторону?

— Мы никогда ее не покидали.

— Можно задать вам личный вопрос?

— Какой?

— Вы когда-нибудь кого-нибудь любили?

— Ну вот, начинается.

— Нет, я серьезно. Мне просто любопытно. Я хочу знать. У меня нет никаких тайных замыслов.

— Ну, а «при чем тут любовь? Да и что такое любовь? Эмоция, бывшая в употреблении»?

— При всем моем уважении к Тине Тёрнер, тут я с ней не согласен. Но вы уклоняетесь от моего вопроса.

— А вам-то какое дело?

— Я просто пытаюсь понять, как вы с вашим умом дошли до своего нынешнего состояния. Это не критика. У вас интересный ум. Только он немножко пугает меня — иногда.

— Да вы и половины моего ума не знаете.

— Вот как? И чем же занята эта невидимая половина? — улыбнулся Жук. — А! Вас ведь зовут Энджел — ангел. Значит, вот где разгадка? Значит, вы с сатаной… И давно вы с ним работаете в паре?

— Тихо, — сказала Энджел: на экране показались два врача в белых халатах, они уже шли к кафедре, ощерившейся множеством микрофонов. — Шоу начинается.

Глава 12 Бо?льший мученик, чем Анна Франк

До сих пор слово «феохромоцитома» было известно в основном эндокринологам, онкологам и тем, кто имел несчастье заболеть этой болезнью. Спустя несколько часов после прозвучавшего сообщения невозможно было включить телевизор или компьютер, чтобы не наткнуться на очередного медика, рассказывающего во всех подробностях об этом заболевании.

Жук просидел все утро у разных экранов и мониторов, почти не шевелясь и не подавая голоса.

Пришла Энджел, цокая высоченными каблуками. Жук не шелохнулся. Тогда она наклонилась и легонько постучала костяшками пальцев по его голове:

— Тук-тук, есть кто-нибудь дома?

— Бедняга, — пробормотал Жук. — Ну надо же.

— Эй, Дебби Даунер! Хватит траура! Пора по коням — и в путь!

— Не надо, Энджел. Только не сейчас.

— Послушайте, да что это с вами, а? Разве опять Джона Кеннеди застрелили?

— А вам-то что?

— Вы становитесь слезливы. Надо мне было раньше вас раскусить.

Жук развернулся, крутанув кресло.

— Да что вы взъелись на меня? Мне что — нельзя ни минуты посочувствовать Его Святейшеству? У него же феохромоцитома.

— Что? Он же Далай-лама — разве нет? Значит, он перевоплотится.

Жук снова развернулся, опять уставился в монитор.

— Я столько прочитал о нем. У меня уже такое ощущение, будто я лично с ним знаком. Такой добрый, порядочный человек.

Энджел застонала и прокричала на всю «Военную комнату»:

— Слушайте, у нас тут плакальщик появился! — Сотрудники повысовывались из-за своих перегородок, как луговые собачки. — Принесите кто-нибудь швабру!

— Знаете, Энджел, — сказал Жук. — Иногда вы ведете себя совсем как…

— Увидимся в следующий вторник? Nolo contendere[31]. Ну, так что — вы собираетесь и дальше сидеть тут, проливая лужи слез, или оторвете задницу от кресла и попытаетесь помочь вашему доброму и приличному другу?

— Ах, вот как? Теперь вы, оказывается, желаете «помочь» ему?

— Быть может, это чересчур сложно для вашего понимания, однако попытайтесь настроить свои нейроны на работу, хорошо? Шафрановый Человек…

— Может, вы наконец перестанете его так называть?

— Простите. Его Святейшество посвятил всю свою жизнь попыткам расквитаться с мерзавцами, которые захватили и подчинили себе его страну. Следуете за моей мыслью? Молодчина. Вся его жизнь, все его старания, все его труды — ну, конечно, когда он не левитировал и не делал мандалы из ячьего масла или из чего там еще они…

— Они не левитируют, Энджел. Они медитируют. Поверьте мне.

— Хорошо. Не важно. И вот теперь у него выявлен рак. Феохромасайонара. И вы в упор ничего не видите. Мы ведь только что попали в огромную ванну с маслом.

— Он же умирает. Далай-лама — один из самых почитаемых людей на всей планете.

— Ну, может, вы уже прекратите сыпать этими словами — «почитаемый», «порядочный», и «такой-