Они пили, слушая шум льющейся воды. Эти звуки совсем не походили на спокойное журчанье фонтана в карповом пруду.
— Он хотел устроить второй Хайнань, — заметил Ган.
Первого апреля 2001 года китайский реактивный перехватчик, собиравшийся сдерживать и изматывать американский самолет-разведчик, столкнулся с ним. Китайский летчик погиб. Подбитый американский самолет совершил вынужденную посадку на острове Хайнань. Экипаж арестовали. Последовали измышления, обличения, возражения, объяснения: предсказуемая эволюция риторики и позерства. Однако был нанесен и более серьезный ущерб: в конечном итоге Америка, которую большинство китайцев раньше ценили и уважали, оказалась опорочена. Сколь ни был обширен, разнороден и многолик Китай, он всегда сплачивался перед лицом внешней угрозы. Обстоятельства не имели значения, важно было только одно: китайского летчика убили американские военные. А этого нельзя ни забывать, ни прощать. К тому же для бюро пропаганды было на руку, что этот инцидент произошел в то время, когда события на площади Тяньаньмэнь оставались свежи в памяти.
— Да, — сказал Фа, опорожнив стакан.
Он хотел выпить еще виски, но подумал, что завтра ему понадобятся трезвые мозги. Ган прав: Хань не станет мириться с унижением. Непременно выпадут осадки — маленькие снежные хлопья радиоактивности.
— Какое безрассудство, — сказал Фа. — В две тысячи первом совсем другое время было. Но теперь? В обстановке, когда и так весь мир кричит на нас из-за Лотоса? Американцев лучше не доводить до крайности. Саддам Хусейн усвоил этот урок. И потом, одно дело — воздушный инцидент, когда сталкиваются два самолета. Но гнаться за ними, как пираты, в открытом море? — Он немного помолчал. — Как бы мне хотелось, чтобы сегодня ночью в той комнате сидел адмирал Чжан. Когда он был рядом, я всегда чувствовал уверенность в себе. Но министр Ло позаботился и об этом, правда?
— Я недавно связывался с ним. И собирался вам рассказать, но из-за этой кутерьмы… Он в больнице — в Сан-Диего.
Фа нахмурился.
— А что с ним…
— Нет-нет, с ним все в порядке. Он принял те таблетки, которые вызывают синдром почечной недостаточности.
— Ах да, конечно. Я и забыл.
— Он счел необходимым оставаться пока в Америке. Так ему легче контактировать с «Белугой».
— А операция «Цветущая лоза» — она… цветет?
— Подготовка почти завершена. Остается еще несколько дней. Он настаивал на том, что не станет подавать «Белуге» сигнала к действию, пока не получит от вас четкого приказа.
— Да, в этом он — полная противоположность генералу Ханю, — улыбнулся Фа, грустно глядя на кубики льда в пустом стакане. — Как вам показалось: он уверен в себе?
— Ну, как вы сами говорили, это нечто новое. А новизна, разумеется, не лишена риска.
— Лови врага на приманку. Изобрази беспорядок в своих рядах, а затем сокруши его.
Ган улыбнулся:
— Не знаю уж, что бы сказал Сунь-цзы о нашем сегодняшнем мире с его технологиями.
— Ну, — ответил Фа, — мне кажется, ему как раз все тут показалось бы хорошо знакомым. Ну, а теперь, мой старый друг, нам не мешает немного поспать.
— Хотите таблетку?
— Чего бы мне хотелось, Ган, — так это выпить бутылку виски. И никаких таблеток сегодня ночью. Ночью? Поглядите-ка на часы. Уже почти день. Я чувствую себя стариком, Ган.
Фа уснул. Впервые за несколько недель ему не являлся всегдашний кошмар.
Глава 25
Ну так вот, Джангпом
Это были адские выходные. Сейчас — воскресный полдень, а Роджерс Фэнкок с самого утра пятницы спал всего пять часов. Он отклонил предложение Блетчина принести в его кабинет раскладушку. Спать на раскладушке — это как-то недостойно. Именно о подробностях такого рода любят давать утечку безмозглые тупицы из отдела прессы при Белом доме, чтобы показать, насколько «серьезна» ситуация. А это вызывает целый поток статеек, в которых с придыханием сообщается об «атмосфере кризиса, царящей в Белом доме».
Так что, отказавшись от раскладушки, он урывками дремал на диване. Дороти присылала ему сэндвичи — с огурцом, перцем, беконом и арахисовым маслом, — а также термосы с прилично сваренным кофе, чистые рубашки, трусы и носки.
Что, черт возьми, у них на уме там, в Пекине? Вначале Стрекер сообщает, что, по достоверным данным, китайцы замышляют покушение на жизнь Далай-ламы. Потом китайцы ни с того ни с сего приводят в боевой порядок два своих фрегата и демонстрируют явно враждебные намерения в отношении американского корабля. А затем — когда их суда уже показываются на горизонте — с расчехленными орудиями — они внезапно выключают все двигатели и замирают на месте.
Адмирал Доджетт сказал, что китайцы таким образом хотели проверить, отступится ли «Рамсфельд» от своих маневров. Фэнкок только фыркнул при мысли о том, что можно было ожидать от корабля с таким именем «отступления»[53]. Конечно, было мало забавного в том, что над судном кружились десятки американских и китайских истребителей, шипя друг на друга, будто высокотехнологичные гуси. Китайцы все еще кипели возмущением по поводу Хайнаня, хотя винить в той трагедии они должны были прежде всего самих себя. Фэнкок давно уже перестал упоминать об этом инциденте на встречах с китайцами. Какой в этом смысл? Какие они все-таки ненадежные, эти китайцы: всегда готовы всюду усмотреть оскорбление в свой адрес. Фэнкок называл это СПКР: «синдромом постколониального расстройства».
Но что же все-таки было у них на уме, к чему этот фокус с «Рамсфельдом»? Стрекер по телефону передавал ему свежие данные разведки — о политическом противостоянии в Чжуннаньхае между Фа и его генералами. Неужели Фа удалось перебороть своих военных — и отменить атаку на «Рамсфельда»? Если так, тогда понятно, почему корабли-преследователи внезапно остановились.
Стрекер уже давно не звонил, и от этого Фэнкоку было не по себе. Во время последнего разговора Барни сказал, что находится в Сан-Диего. И больше ничего не желал сказать — даже по секретной телефонной линии. Сан-Диего! А тем временем президент продолжал пребывать в дурном настроении и дуться на Фэнкока за отказ выдать имя того Мефистофеля, который предложил усыпить Его Святейшество, будто какого-то престарелого кокер-спаниеля.
— Сэр?
— Да, Блетчин, — отозвался Фэнкок, не открывая глаз, лежа на диване.
— Я дозвонился до секретаря Его Святейшества, он ждет на линии.
— А.
Фэнкок с трудом поднялся и, шаркая, направился к столу. На нем была расстегнутая рубашка, трусы и гольфы, и все равно в его наружности оставалось нечто грозное.
Он сел за стол. Сделал глубокий вдох, поднял телефонную трубку. Его палец замер над кнопкой.
— Блетчин, как его зовут?
— Джангпом Гадсо Плиндам Рензимвангпо…
Фэнкок быстро записывал.
— Достаточно, Блетчин. — Он зевнул. — Как к нему правильно обращаться?
— Похоже, они предпочитают неформальное обращение, сэр.
