предстоящем браке, сопровождаемые открытой демонстрацией его преданности юной возлюбленной, задели самолюбие Этель, заставив ее временно обратить свои чары на другой объект.
Эдна позеленела от злости. Гордон загадочно молчал, а Мэгги хотелось сию же секунду очутиться дома. Боже мой, в какую жуткую кашу она влезла! Что она делает здесь? Хочет обручиться с этим непостижимым человеком, который все теснее прижимает ее к себе?
Но ведь Мэгги его не любит. Совершенно не любит! С другой стороны, кажется, ей не безразлично, что случится с ним. Почему — одному богу известно! Быть может, отчасти это из-за Бренды, такой прекрасной женщины, что, хочется думать, и ее брату передалась хоть частичка ее душевной чистоты — должна же она быть у него где-то. Вероятно и другое: может, она сама ищет предлог, чтобы проверить самые разные эмоции, накопившиеся у нее после встречи с этим человеком.
Если мужчину и женщину влечет друг к другу и если они поселяются в отеле в одном номере, их не должно волновать, раскладывается ли диван в их комнате, чтобы служить второй кроватью. Они бросаются вдвоем на двуспальную кровать, срывают друг с друга одежду и, задыхаясь, торопятся слиться воедино своими обнаженными телами. Мэгги достаточно было лишь представить себя и Гордона в любовном поединке, чтобы кровь с бешеной скоростью помчалась по жилам.
Мэгги содрогнулась, поняв, что ее влечение к Гордону всерьез грозит вырваться из-под контроля. Она уже близка к тому состоянию, когда женщина забывает о самолюбии и всякой чепухе насчет уважения к себе. Она хочет этого мужчину! Почему она не может заполучить его? Что способно ей помешать?
Гордон не отвергнет ее.
А вдруг отвергнет?
Но это был бы удар, которого ее гордость не перенесет. Еще бы: она предлагает себя доктору Фостеру, а тот отворачивается от нее. От одной мысли о таком позоре ей стало не по себе. Нет, она не может, не должна попадать в такое унизительное положение.
Она вздрогнула.
— Тебе холодно, дорогая? — тихо проговорил Гордон, крепче обнимая ее за плечи.
Мэгги тяжело вздохнула. Боже! Недалек тот час, когда она упадет к нему в объятия.
— Нет, — отрицала она, безуспешно пытаясь избавиться от его железной хватки. — Ну, разве чуть- чуть.
Он улыбнулся в ответ, посмеиваясь над ее недовольством. Для него не секрет, что такая близость с ним ей не по душе. Чего, однако, совсем не знал Гордон, так это ее подлинного состояния: Мэгги неодолимо тянуло к нему, тянуло вопреки доводам рассудка.
— Допей свое вино, — посоветовал Гордон с холодными смешинками в глазах. — Оно должно тебя согреть.
— Сомневаюсь, — возразила она, зная, как действует на нее алкоголь.
— Да, расскажи, пожалуйста, Гордон, как поживает твоя драгоценная сестра? — пропела сладким голоском Этель. — Она хоть была замужем или по-прежнему довольствуется тем, что выступает в роли твоей матери?
Снова Мэгги ощутила, как напряглись мускулы Гордона.
— Бренда всегда была и будет мне близким другом, Этель, — отозвался он, и Мэгги почувствовала, что гордится Гордоном. — Не знаю, что бы я делал без нее после гибели наших родителей. Нет, она никогда не выходила замуж. Думаю, у нее не было на то желания. Она живет полной жизнью. Ходит, между прочим, в театры и на балет, играет в бридж.
— И она одобряет твою женитьбу? Или будет ревновать тебя к Мэгги?
Гордон рассмеялся.
— Ревновать? Да Бренда обожает Мэгги. Я даже подозреваю, она именно такой исход имела в виду, когда нанимала ее.
— Мэгги работает у тебя? — Этель неприятно поразило это открытие.
— Я разве не сказал об этом? Да, Мэгги секретарь моей приемной. Должен признаться, работа превращается в удовольствие, когда приходишь в клинику и каждый день видишь ее милое лицо.
Мэгги чуть не поперхнулась вином. Вот лживый черт! И как только у него язык поворачивается?.. Но в целом приятно. Совершенно неожиданно его вранье стало доставлять ей какое-то злорадное удовольствие. Игра, хоть и опасная, но, право, стоит свеч, когда видишь, как присутствующая «мадам де Помпадур» поджимает свои великолепные губки, складывая их в узенький шнурочек.
— О, милый, — выдохнула Мэгги, ласкаясь к Гордону. — Ты сама нежность!
— Он и нежность? — фыркнул Фрэнк. — Очевидно, мы обсуждаем разных людей. А кто тогда терроризирует всех сестер в операционной?
— Он никогда не повышал на меня голос, — с видом невинной овечки заблеяла Этель.
— Ни один мужчина не посмеет орать на вас, Этель, — заявил верный Фрэнк.
Эдна злобно сощурила глаза и потребовала у официанта третий бокал шерри. Ясно, она остро нуждалась в глотке доброго вина, чтобы пережить столь вызывающее поведение мужа.
Мэгги допила свое шампанское и тоже запаслась вторым бокалом. У нее было такое чувство, что вполне может потребоваться, чтобы алкоголь развязал ей язычок. С Фрэнка станется — этот болван запросто может пригласить красотку присоединиться к ним за ужином. Аппетит будет, конечно, испорчен, но речь Мэгги, надо надеяться, не пострадает. Пусть доктор Фостер грохочет в операционной, но Мэгги никому не давала спуску в тюремной прачечной. Если незваная мадам надеется заткнуть рот такому оратору, то ее ждет большое разочарование.
Фрэнк и в самом деле пригласил миссис Брэннигэн отужинать с ними, но, к счастью для Этель, ей пришлось отказаться. Выяснилось, что ее благоверный должен был спуститься на ужин, и их обоих усадили за отдельный стол вместе с остальными докладчиками. Обидно, что не удалось запустить коготки в шкурку этой холеной кошечки.
Однако Эдна была настроена по-иному.
— Чтобы никогда, слышишь, никогда больше ты не приглашал эту стерву к нашему столу, Фрэнк Гилмор! — прошипела она, едва блондинка удалилась на приличное расстояние.
Фрэнк хмыкнул и, наклонившись, чмокнул жену в щеку.
— Люблю, когда ты меня ревнуешь.
— Уму непостижимо, как ты можешь ходить по струнке у этой тигрицы из рода пожирателей мужчин?!
— По-моему, она очень даже мила, — обиделся Фрэнк.
— Как ядовитый цветок, который губит насекомых, — бросила ему в лицо Эдна.
Супруги пикировались в продолжение всего ужина. Мэгги забавляли остроумные выпады возмущенной жены, с которыми она в душе соглашалась.
Атмосфера за столом была бы приятнее, если бы не странная молчаливость Гордона. Зато еду подавали такую, что слюнки текли; зал ресторана поражал элегантной роскошью, обслуживание было безупречное. Давно уже Мэгги не ужинала с таким удовольствием, и она, позабыв о намерении следить за своим весом, отдавала должное каждому блюду.
Когда пили кофе, Эдна начала зевать.
— Ты устала, любимая? — заботливо спросил Фрэнк.
— Еще бы. День был такой долгий. Мне же чуть свет пришлось везти детей к твоей матери.
— Как насчет стаканчика в баре на сон грядущий? — все же предложил Фрэнк.
— Ладно уж, — согласилась Эдна.
Гордон с радостью поддержал идею. Мэгги тоже не возражала. Но им, что называется, снова «повезло». В баре, опираясь о стойку, сидела на высоком стуле Этель с очередным поклонником, словно приклеившимся к ней.
— Где, черт возьми, вечно торчит ее супруг? — возмутилась Мэгги. — Почему бы ему не запереть жену в номере и не дать бедным, ничего не подозревающим мужчинам немного передохнуть?
— О господи, — ужаснулась Эдна, видя, как миссис Брэннигэн повернулась на вращающемся стуле — как раз вовремя, чтобы заметить входящих в бар. Улыбка, которую Этель послала Гордону, была многообещающей. — Она — словно паучиха, ее не так-то просто стряхнешь с рукава.
— Ты, наверное, имеешь в виду ядовитую самку крестовика? — подхватила Мэгги, не в силах
