Отец Гавриил удивленно и очень внимательно посмотрел на попика в коричневой рясе и. сказал, смеясь:
— Ох и голова вы, отец Зиновий! С такой головой вы не пропадете и там, в Большевии. Конечно, мысль очень хорошая.— И, как бы поощряя попика, он покровительственно похлопал его по худенькому плечику.
Из палаты митрополита вышел на подворье высокий и бородатый митрат Кадочный. Лицо его светилось улыбкой. Он с довольным видом разглядывал документы.
— Уже получили назначение, отче Орест? Куда? — спросил священник в коричневой сутане.
— Мне дали деканат в самом Каменец-Подольске. Недалеко, и место чудесное. Старинный, живописный город. Когда-то столица петлюровской директории. Его эксцеленция, наш митрополит, как был, так и остается епископом каменец-подольским. Значит, под его высоким покровительством непосредственно пребывать буду...
— Повезло же вам, отче Орест,— с явной завистью сказал дородный отец Гавриил.— Город близехонько от Збруча. Недаром вы любимец митрополита. А что это у вас? — Он показал на бумагу с немецким орлом и свастикой, которую держал в руках митрат Кадочный.
— Марш-бефель! — гордо помахал немецким командировочным удостоверением Кадочный.— Разрешение на право следовать сразу же за войсками...
— Митрополит выдает и такие документы? — приближая близорукие глаза к немецкому удостоверению, удивился черный, как жук, коротконогий священник.
Отец Орест объяснил:
— В покоях на правой половине — полевой штаб штурмбанфюрера СС пана Альфреда Дитца. Он курирует вопросы церкви... Штурмбанфюрер Дитц жил во Львове еще в австрийские времена, он старый приятель украинцев и разговаривает по-нашему... А вот и отец Теодозий.
Священники, расступаясь, участливо давали старику дорогу, а митрат Кадочный, подойдя к отцу Теодозию, тоном человека знающего и бывалого прошептал:
— Заходите сразу, отче Теодозий. Без всякой очереди. Предупредите только келейника Арсения. Погорельцев и пастырей, пострадавших от большевиков, его эксцеленция принимает немедленно...
Следуя совету Кадочного, Ставничий, наклонив обнаженную голову и осеняя себя крестным знамением, поднялся на второй этаж капитула. Действительно, несмотря на то что приемная была забита ждущими своей очереди священниками, келейник Арсений довольно быстро провел его в угловую розовую комнату в покоях митрополита. Стены этой комнаты были обтянуты розовым узорчатым шелком, оттого это святое святых митрополии называли розовыми покоями.
Митрополит сидел около золоченого камина в своем любимом кресле с высокой, обтянутой парчой спинкой. Возложив мясистые, большие руки, пораженные, как и все его грузное тело, слоновой болезнью, на мягкие поручни кресла-трона, Шептицкий внимательно выслушал рассказ стоящего перед ним навытяжку Ставничего.
Дрожащими от волнения руками отец Теодозий извлек из потрепанного портфеля две метрикальные епархиальные книги, тяжелую Библию в кожаном переплете и» возлагая все это на соседний резной столик, сказал:
— Вот все, что осталось от моего деканата, ваше высокопреосвященство!..
— Вы неправы, сын мой,— мягко поправил его Шептицкий.— Осталось все, что нетленно. С нами бог! Он остался с нами не пораженный огнем войны в те трудные минуты, когда грохотали пушки наших спасителей. Он услышал наши молитвы и помог сильным мира сего свергнуть царство безбожия на нашей земле...
— Но моя паства, ваша эксцеленция, брошена на произвол судьбы. И служить богу теперь негде. Разве что под открытым небом!
— Будете отправлять службу в соседней дочерней церкви святых Космы и Дамиана, а со временем на пепелище вашего деканата мы воздвигнем новый, на этот раз уже каменный храм,— утешил Ставничего митрополит.— Святой отец наш, папа Пий XII, отпустил нашему капитулу пятнадцать миллионов немецких марок на скорейшую ликвидацию последствий тлетворного влияния большевизма. Часть этих средств мы обратим на восстановление и обновление наших храмов...
— Есть одно неудобство, ваша эксцеленция,— растерянно пробормотал Ставничий.— В дочерней церкви святых Космы и Дамиана после рукоположения собирался править службу божию Роман Герета. Он мой будущий зять, а получится, что я перебегаю ему дорогу...
Взмахом руки митрополит остановил Ставничего.
— Я отзываю Романа сюда. Он человек молодой, деятельный. Ну, словом, могу сообщить вам доверительно, пока не для огласки: самые достойные и самые уважаемые представители нашего украинского общества адресовались по моему совету к фюреру великой Германии Адольфу Гитлеру с всемилостивейшей просьбой разрешить нам создать воинское соединение из украинцев, которое смогло бы бок о бок с доблестным немецким воинством идти под знаменами рейха на безбожную Москву... Если имперская канцелярия доведет нашу просьбу до сведения фюрера и он разрешит нам сформировать такое соединение, я назначу в него капелланом Романа Герету.
— Простите мою назойливость, ваша эксцеленция. А моя дочь? Они ведь обручены...
— До Москвы отсюда недалеко, отец Теодозий,— сказал, мило улыбнувшись, митрополит.— После взятия Москвы, когда это гнездо антихристов окажется в наших руках, Роман получит по моему ходатайству отпуск и справит свадьбу с моей крестницей и вашей дочерью не в Тули-головах, а здесь, во Львове. А пока, на этот переходный период, я советую вам, отец Теодозий, оставить вашу дочь в монастыре под покровительством игуменьи Веры...
«В эти горькие минуты,— читал я в тетради отца Теодозия,— я так верил митрополиту. Мог ли я предполагать, во что обернется дальше его кротость и ласка?..»
