же собственном поле, весомо перекупив недорогую родственную «верность» Али из Каира. Племянничек мигом сдал дядю под арест, пленившись одноразовой денежной выплатой и гарантией занятия поста главы городской стражи. Ибо такие хлебные места долго не пустуют.
— Не тушуйся, народ, вытащу обоих, — великодушно пообещал Багдадский вор, снимая с плеча пригодившуюся верёвку. — Ловите!
Верёвка, словно ожив, змеёй бросилась вниз, и мгновение спустя Лев убедился, что рыбка на крючке.
— Ну что, кого тяну первым?
— Нас, — ответили два голоса в унисон.
— Не-э, — подумав, признал липовый врач. — Я вас двоих одновременно не вытяну. Надорву пупок и сдохну в смертных муках…
— Но нас двое.
— Да я в курсе, не тупой! Ходжа, чё за бред? Быстро один отпустил верёвку. Сказал же, что вытащу обоих!
— Лёва-джан, ты только не ругайся сразу, ладно? — неуверенно предложили из глубины зиндана. — Это какая-то очень странная верёвка, она связала нас обоих вместе, спина к спине, и, главное, так плотно, что даже дышать неудобно. Мы не можем развязаться…
— Шехмет, повтори, — не веря своим ушам, попросил Лев, с ужасом глядя на то, что сотворило очередное сокровище эмира.
Сдавленным до громкого шёпота голосом господин Шехмет подтвердил слова домулло. На слёзы, приказы, упрёки и уговоры отпустить волшебная верёвка не реагировала.
— О брат мой по преступным деяниям, — Ходжа сумел первым признать поражение, — оставь нас и иди с миром. Аллах да не покинет тебя в своей доброте! Беги, не стоит напрасно увеличивать количество жертв палача.
— Я вернусь за тобой завтра!
— Завтра тебе будет не до меня, утром шейх Хайям-Кар торжественно войдёт в город. Мы ничем не можем его остановить…
— Кто сказал?!
— Я, — глухо ответил Шехмет. — Пока мы враждовали друг с другом, его люди наводнили Бухару. Визирь сам откроет ему ворота для торжественного въезда. Шейх обещал ему трон эмира и правление под сенью своей руки.
— А если я подниму народ на революционную борьбу? Забастовки, стачки, баррикады и «Марсельеза» по-персидски во фригийском колпаке пляшет «укус пчелы», как на картине Делакруа…
— Лёва-джан, не трепись, — тепло посоветовал Насреддин. — Даже нам слышен топот ног стражи, скоро они будут здесь. Люди пойдут только за законным эмиром. Но, быть может, ты нашёл тот пузырёк с остатками волшебного зелья и ребе Забар избавит правителя от заклятия?
Лев скрипнул зубами, в одном из проходов показались перепуганные стражники.
— Эй, почтеннейший лекарь, тут шайтан не пробегал? Маленький такой, с рожками, весь в синяках и прихрамывает.
— Воистину нет.
— А вы что тут делаете?
— Гуляю себе, — буркнул наглый россиянин, выпрямился и уточнил: — В какую сторону выход?
Ответить стражи даже не успели, просто потому, что было уже некому. На том месте, где стоял Оболенский, лишь таяло облачко пыли да вдалеке слышался мелодичный перезвон ударяющихся друг об друга амулетов назер бонюк.
Разумеется, стражи эмира тоже не были круглыми идиотами, но, прежде чем пуститься в погоню, проверили наличие задержанных в зиндане. Оба на месте, да ещё и чудесным образом связанные, на вопросы не отвечают, но ругаются вяло. Наверное, спать хотят. В общем, когда воины пустились в погоню, от удравшего псевдолекаря уже и перезвона не осталось…
Ловко выбравшись в садик за гаремом, Лев наконец-то с наслаждением скинул с себя всю врачебную сбрую. Отыскать за кустами нужный камень, открывающий проход, тоже не составило труда: как профессиональный вор, он отметил ещё в первый раз, как и куда белый ослик нажимал копытцем. Но в тот момент, когда часть стены отошла, кто-то грязный, маленький и жутко потный вцепился в его ногу…
— Э-э, стой, обманщик! Тебе не уйти от меня, я… э-э… в ярости! Меня побили! Это не… э-э… грех, это развлечение для праведных мусульман!
— Намекаешь на то, что я тебя подставил?
— Э-э… да, не наш человек!
— Я давно свой в этом мире. Хочешь, покажу, чего наворовал, пока ты бегал от толпы красавиц с поцелуями?
Лев вытащил из-за пазухи волшебный кошелёк, недолго думая схватил шайтана за шкирку и сунул внутрь. Нечистый не успел даже пискнуть!
— Протесты не принимаются. — Оболенский быстрыми шагами уходил в ночную Бухару. — Веди себя смирно и ничего там не ломай. Всё-таки антикварные вещи…
В кошельке пару раз что-то трепыхнулось, и наружу вырвался лёгкий запах серы вперемешку с ароматом протухших яиц. Потом всё стихло, либо шайтан как-то умудрился сбежать, либо пригрелся и уснул. Оно и к лучшему, в конце концов, там ему куда как безопаснее.
А сам Оболенский, не тратя лишнего времени ни на размышления, ни на стенания, дотопал до стойла Рабиновича, забрал обоих ослов и погнал их впереди себя в еврейский квартал. Конспиративная явка, место которой было оговорено заранее, уже никакого смысла не имела. Руководствуясь привычным и бронебойным русским «авось», бывший москвич направил свои стопы к лавке ребе Забара…
— Четыре часа утра, кто стучится в такую рань в дом тихого еврея? Приходите завтра.
— Дедуля, лучше сам открой, не доводи до погрома!
— Зачем такие нервы? — искренне удивился ребе, почти сразу открыв дверь. — Таки кого я вижу? Мой молодой, но уже имеющий надёжный гешефт, друг! Прошу в дом. Сарочка, дорогая, спи дальше, в доме гости!
Оболенский провёл за ворота в маленький дворик двух ослов и, вернувшись за хозяином в дом, сразу перешёл к делу. Подробно, но без истерик бывший помощник прокурора объяснил, как выглядит с его точки зрения сложившаяся ситуация и почему лично он не видит в ней ничего хорошего. Впрочем, сам ребе воспринял печальные известия более стоически…
— Ну, может быть, всё ещё как-то сложится? Надо просто не высовываться и переждать. Таки уж поверьте, мы, евреи, переживали и не такие жуткие гонения, начиная ещё с времён Ветхого Завета. В конце концов, мы всегда найдём новую Юдифь на любого тирана Олоферна…
— У меня там Ходжа в зиндане. В честь прибытия Хайям-Кара его казнят первым.
— Всё в воле Еговы, возможно, срок его жизни уже окончен, но я не верю в это. Таки знаменитого Насреддина уже столько раз казнили, а он всё ещё жив!
— Значит, зло восторжествует, добро выжидательно отступит по всем фронтам, а бедный эмир так и останется белым ослом?
— Ша, не надо так громко, вы разбудите мою девочку. — Старый еврей укоризненно приложил палец к губам. — Таки вот, уже разбудили!
Из-за занавески в углу высунулась миловидненькая девушка лет семнадцати, стрельнула глазками на мрачного Льва и, поправляя простое платье, вышла во двор. После чего буквально в ту же минуту впрыгнула обратно в дом:
— Папа, ты таки уже предупреждай, когда приводишь столько незнакомых мужчин.
— Там два осла во дворе, — на автомате поправил Оболенский.
— Нет, уважаемый, осёл один, а второй — превращенный человек.
— Дитя моё, откуда ты это знаешь? — поразился старый ребе. — Воистину, тот, что в белом, наш несчастный эмир Сулейман аль-Маруф. А превратил его, между прочим, твой бывший… Не хочу говорить о нём плохо, но таки теперь в этом обвиняют твоего тихого папу!
— Ой вей, ну так расколдуйте его, и всех делов! — всплеснула руками юная еврейка. — Немного
