– Ячневую.
Мелитиния ждала.
– Ах да, – сообразила Юля. Она направилась в дальнюю, через одну от печи, комнату, куда были снесены мешки с крупами, отыскала нужный, раскрыла:
– Бери.
Смердка отсыпала почти полное сито, снова остановилась, выжидая.
– Что еще?
– На воде варить?
– На воде, – рыкнула Юля. Она никак не могла припомнить, где лежит сало или вяленое мясо, которое можно было бы добавить в кашу, и осталось ли что-либо подобное вообще. Оказывается, ей, помимо всего прочего, нужно еще и кормить своих смердов! Про это Варлам ничего не говорил.
Кухарка уныло кивнула и ушла.
Юля вернулась к печи, некоторое время поглядела на пляшущие языки пламени. Потом решительно поднялась, прошла в спальню, подняла из-под кровати лук, повесила на плечо колчан, легким шагом вышла из дома:
– Мелитиния! За огнем в печах посматривай! Сильного не разводи, но и потухнуть не давай. Неспешно печи прогреться должны.
– Слушаю, боярыня.
– А я к обеду вернусь, тоже лесок ближний осмотрю.
Ближний к усадьбе лес оказался чистым и сухим, из растущих вперемешку ясеня и липы, к которым местами добавлялись низкорослые рябины, усыпанные оранжевыми ягодами.
– Рябины много, зима будет суровая, – машинально отметила Юля, и мысли ее приняли печальный оборот. Зима, холода. Правда, в доме две печки, дров уже хватает: порубленные с дубов сучья лежат огромной кучей и к морозам как раз высохнут. Вот припасов нет никаких. Батовы решили, что на месте проще купить будет, чем на повозках в такую даль везти. А нормальной, мясной еды и вовсе пусто. Скотину с собой, в основном, на развод вели. Даже коровы еще не молочные, хотя уже стельные. Вот будет смешно, если ни одного бычка не уродят.
Она остановилась, прислушалась, потом отвернула от просвечивающей впереди прогалины в гущу леса. На обратной дороге по лужкам пройдет. Авось, хоть зайца вспугнуть удастся. Она шла вперед и принюхивалась, удивляясь отсутствию хвойных запахов. Надо будет специально сосны посадить, что ли? Как же без них?
Впереди опять показалась прогалина, за которой вздымались ввысь десяток выросших плотной кучкой пирамидальных тополей. От него тянулась к дубовой роще полоска низкого ивового кустарника.
– Может, там ручей течет? – заинтересовалась Юля и повернула туда.
От вида гибких ивовых ветвей сразу вспомнились верши, которые ставили на Суйде мужики из “Черного шатуна”. Может, попытаться и здесь, на Осколе, такие установить? Хоть рыбы удастся добыть в достатке. Правда, заметные они больно – если кто чужой пройдет, обязательно рыбу попавшуюся стырит. Или рыбнадзор...
Тут Юля спохватилась и тихонько засмеялась: какой рыбнадзор, какой чужой человек? Ведь это их земля. Ее земля! И сейчас она идет по своей земле. Боярыня...
Завтра возьмет с собой Ероху, и...
Тут она мысленно споткнулась: чтобы ставить плетеную вершу, нужно лезть в воду. Раздеваться перед Ерохой она не собиралась. Приказывать раздеться ему – тоже. Ладно, завтра с бабами поставит.
Она услышала шелест и тут же увидела, как от ивовых зарослей скачет, высоко вскинув короткий хвостик, тонконогая косуля.
– Скачи, скачи, – прошептала лучница, вытягивая из колчана пехотную, с широким, почти с ладонь, наконечником. – Рано или поздно остановишься...
Косуля отбежала шагов на сто и замерла на невысоком взгорке, торжествующе оглядываясь на человека: ага, не поймал! Все правильно – охотничий лук только на сто шагов и стреляет. Но в руках у Юли был боевой. Она задержала дыхание, плавно и ровно оттянула тетиву и разжала пальцы. Упруго тренькнула кевларовая нить, и животное упало на месте, перерубленное широким наконечником едва ли не пополам.
Довольная собой, боярыня устремилась было вперед, как вдруг услышала в стороне угрожающее похрюкивание. Она медленно повернула голову и увидела в полутора сотнях метров, под крайними деревьями дубовой рощи, целое семейство: крупного светло-бурого вепря, за ним пару свиней почти вдвое меньшего размера и не менее десятка полосатых, как зебра, малышей.
В голове моментально промелькнули рассказы о том, что ребра кабана срастаются между собой в прочный монолит, который пулей из охотничьего ружья пробить невозможно. Поэтому она медленно, стараясь не привлечь внимание и не спугнуть, извлекла из колчана длинную березовую стрелу с гусиным оперением и узким граненым наконечником, наложила прорезью на тетиву.
– Х-ха!
Стрела вошла в тело на всю длину немного ниже и позади высокого мохнатого уха. Кабан отступил на пару шагов, развернулся, кинулся прямо на охотницу, промчался метров пятьдесят, но тут передние его ноги подломились, он кувыркнулся в траву, тут же вскочил.
Немного постоял, покачиваясь, а потом шумно шмякнулся на бок.
– Нет, родной, к тебе я пока подходить не буду, – покачала головой Юля. – Еще оживешь...
Она подхватила косулю, тщательно обтерла кровь травой, забросила добычу на спину и отправилась к усадьбе.
Там, оказывается, уже вовсю обедали. Мужики угрюмо выгребали из котла постную кашу, молча косясь на подошедшую боярыню, женщины пока ждали своей очереди.
– Да, жадная я, жадная, – в ответ на их взгляды подтвердила Юля. – Ничего, пожуете на обед пустой ячки. А жаркое, – она скинула косулю на землю, – на ужин будет.
В глазах смердов что-то неуловимо изменилось, и ложки замелькали заметно быстрее.
– За леском прогалина имеется, – перевела дух Юля. – Приметная, с кучкой пирамидальных тополей и полоской из ивняка. Там кабан лежит. Мне его не утащить было. Как пообедаете, сходите и принесите.
Двое из мужиков понимающе переглянулись, облизали ложки, спрятали их за пояса и поднялись.
– Вы чего, Павленок? – удивилась Мелитиния – Ешьте, а то остынет.
– А ну как волки на дичь набредут? – тряхнул головой низкорослый паренек с короткой клочковатой бородой. – Али хорьки попортят? Не, мы счас сходим. А кашу ввечеру, с сальцом доедим.
– Про сало боярыня ничего не говорила! – предупредила кухарка.
– Так все одно тушу разделывать придется, – откровенно ухмыльнулся Павленок. – Как же салу не остаться?
Юля подошла к бабам, заглянула в пустые лукошки, покачала головой:
– Только зря время потеряли. После обеда ступайте ивовые прутья резать. Вечером щиты сплетем, а завтра вершу на реке поставим. Глупо на самом берегу без рыбы сидеть.
– Слушаем, боярыня, – поклонились те.
– Мелитиния, я пойду печи посмотрю, а потом ем.
– Все приготовлю, боярыня. Юля кивнула и пошла к дому, на ходу снимая колчан. А вроде, и ничего, получается. Жить можно.
За три недели переселенцы успели более-менее освоиться на новом месте. Мясо подстреленного вепря в первый же день хорошенько протушили в глиняных крынках, залили сверху жиром и, за неимением погреба, просто закопали в тенистом месте, обвязав от подземных насекомых промасленной тряпицей и прикрыв досками. Впрочем, оставшегося на костях мяса все равно хватило всем еще на два дня. Рыба в Осколе оказалась то ли непуганая-неловленая, то ли Юля по неопытности поставила ловушку с чересчур большими крыльями – но рыбы в полуметровом садке оказывалось каждый раз куда больше, нежели люди могли съесть, и теперь боярыня была озабочена тем, как ее сохранить. Навялить – соли мало, да и дорога. Накоптить – это уметь надо.
Собственно, этим Юля и занималась, ставя в печи эксперименты: пыталась уложить рыбу на деревянную решетку – металлической в припасах не нашлось – на такую высоту и подобрать такой огонь,
