— Товарищ Сталин, я не пойму, кто из вас кого охраняет?
— Это что, — ответил Иосиф Виссарионович. — Он еще мне свой пистолет в плащ сунул — возьмите, мол, на всякий случай».
Надо сказать, что Сталин не терпел халатного отношения к служебным обязанностям. Его охрана — наверно, единственные в стране люди, которым было позволено делать свое дело спустя рукава. Власик вспоминает, что как-то раз один из сотрудников охраны заснул на посту. Сталину доложили, он вызвал Власика и спросил: сознался ли охранник, что заснул. Оказалось, что сознался. «Ну, раз сознался, не наказывай его, пусть работает».
Ну и где же тут болезненная подозрительность?
Еще один рассказ Рыбина:
«Зимой Сталин вышел из дома в тулупе и подшитых валенках, погулял, закурил и спросил у Мельникова:
— По скольку часов стоите на посту?
— По три через шесть, товарищ Сталин.
— На какой срок получаете обмундирование?
— На год, товарищ Сталин.
— Сколько получаете зарплату?
— Шестьсот рублей, товарищ Сталин.
— Не богато, не богато…
После этого разговора нам всем увеличили зарплату и дали второй комплект обмундирования. Сталин был счастлив безмерно. Ведь по сравнению с нами он считал себя богачом — имел пару шинелей, три пальто и целых четыре кителя!»
Кстати, это внимание распространялось не только на близких людей. Артем Сергеев вспоминает, например: «Я был у Василия Сталина на даче в Горках-4. По-моему, это 1949 год. Только началось освоение бомбардировщика „Ил-28“, и произошла катастрофа. Экипаж погиб. Василий позвонил отцу. Сталин ответил: „То, что произошла катастрофа, вы не забудете. Но не забудьте, что там был экипаж, а у экипажа остались семьи. Вот это не забудьте!“
Но, конечно, одного Сталина на всех забытых и униженных хватить не могло.
Что же касается болезненной подозрительности, всяких там электрических замков и железных дверей… Вот, например, воспоминания Дмитрия Шепилова, которого вызывали по делу к Сталину на дачу. Это уже где-то конец 40-х годов.
«Деревянный дом, сруб — все простое. Налево — кабинет, большой стол весь в бумагах, книгах. Прямо — вешалка, столовая, гостиная. Там висели репродукции, медвежата эти шишкинские. Картинки сам налепил. Справа — вроде небольшой гостиной, меньше моей комнаты раза в два, но вся уставлена полками простыми, неполированными.
Два кресла, торшер. Обычно он папиросами «Босния-Герцеговина» набивал трубку. А тут у него была большая толстая сигара. В ходе разговора возникла подходящая пауза, и я говорю:
— Товарищ Сталин, говорят, врачи вам запретили курить, вы не должны так много…
— Я вижу, вы невнимательны: я же не затягиваюсь, я так — пых-пых…
…Когда я уходил, он опять вышел в прихожую, что меня всегда очень удивляло. Покуривал. Потом:
— Ой, совсем забыл! Надо ж вызвать машину… Никого нет, никакой охраны. Куда-то в угол зашел, за какую-то занавесочку, позвонил:
— Сейчас будет машина…»
Хрущев же пишет: «Сталин даже в туалет боялся зайти без охраны». Так у него всегда — вот почему нельзя доверять ни одному слову этих, с позволения сказать, мемуаров.
Точно так же безосновательна та сказка, что он в конце жизни отошел от дел. Почитать Хрущева, так он только старые фильмы смотрел да пьянствовал в кругу старых товарищей, а кто страной управлял — как-то и непонятно.
«Сталин работал круглосуточно, — вспоминал заместитель коменданта „ближней“ дачи Орлов. — Только глухая полночь его настигала, и он ложился, где придется. Кровати у него не было, спал на диванах. Еще стояли два плетеных топчана. Один на террасе, второй под лестницей на второй этаж.
Как-то в шесть часов я пошел по комнатам искать хозяина дачи. Прошел туда, сюда, его нет. Зашел на террасу, а он отдыхает на плетеном топчане в шинели, ботинках, фуражке. Поскольку заходило солнце и лучи падали на его лицо, он прикрыл его маршальской фуражкой. Бывали случаи, когда мы его заставали отдыхающим на топчане под лестницей. Обедал в разное время — в 5, 8, 10,11 часов и т. д. Щи русские, гречневая каша с кусочком мяса, компот из сухофруктов. Иногда заказывал яичницу-глазунью… Пил Сталин вина мало, только перед обедом. Одну бутылку цинандали пил целую неделю. Для гостей были на столе всякие вина и закуски…»
Жил он, как и привык всю жизнь, в одной комнате, где и спал, и ел, и работал. Что же касается личных вещей, то даже для похорон не нашлось приличного костюма. Но цены на продукты в стране снижали…
Последний бой Кобы
Итак, если смотреть на воспоминания людей, находившихся вне хрущевской команды, то видно, что Сталин нисколько не изменился. Постарел, устал, был болен — да, но не сошел с ума, не заболел манией преследования. Человек, который болен, не доверяет никому. А так что же получается—в быту, с охраной он прежний, а с соратниками — другой? Получается, так. И тут есть два объяснения: либо соратники врут, все без исключения, либо он действительно стал с ними другим. Но ведь и для первого, и для второго должна быть какая-то причина…
