себя подозрительно. Сегодня отобедайте у меня, а завтра отправляйтесь и передайте царю доверенное вам втайне».
XXXIII. Мы разделили с ним трапезу (при этом были восхищены благородством его нрава, Исаак спустился с царственной высоты и держал себя с нами просто), а на рассвете попрощались с ним и, незаметно получив от него второе письмо, в сопровождении того же отряда стражников спустились к берегу. Море было спокойно, мы отчалили и направились к Византию. Уже днем мы были в царской гавани, сообщили царю обо всех событиях и о тайных намерениях Исаака и отдали ему оба письма. Михаил читал и перечитывал эти письма, а переданное Исааком на словах велел нам повторить несколько раз. Затем он сказал: «Следует согласиться на все его требования и ни одно из его желаний не оставить без исполнения. Торжественно увенчаем его голову – и не венцом, как подобало бы кесарю, а короной[32]. Пусть он совместно со мной правит государством и назначает чиновников, ему будет предоставлен особый царский шатер и дана пышная свита, а его сообщники станут свободно распоряжаться всем, что он даровал им: деньгами, имуществом, высокими титулами, будто получили их из царских рук. Свои обещания я подкреплю рукой, устами и делом: составлю грамоты, собственноручно дам им подтверждение[33] и торжественно поклянусь, что никогда не нарушу данных ему обещаний. Как он доверил вам передать для меня тайное известие, так и я поручаю вам сообщить ему в еще большей тайне следующее: клятвенно заверьте Исаака, что пройдет совсем немного времени, и я разделю с ним царскую власть, мне только нужно найти подходящий повод, чтобы возвести его на престол. Если я теперь и медлю, то пусть он поймет меня правильно: я опасаюсь народной толпы и сословия синклитиков и не очень-то надеюсь, что они посочувствуют моему намерению. Я откладываю дело, чтобы не вызвать против себя возмущения, и все устрою лучшим образом. Об остальном напишите в письме к нему, а эти мои слова храните только в сердцах своих. Не медлите ни мгновенья и поскорей к нему возвращайтесь».
XXXIV. Через день мы снова все вместе морем отправились к кесарю и вручили ему царское послание. На этот раз мы застали восседающего на троне Исаака в обличий не столь торжественном, а гораздо более скромном и простом. Взяв послание, он велел прочесть его во всеуслышанье и, казалось, вызвал всеобщее одобрение, поскольку более, чем о себе, позаботился о своих сообщниках. Исаак и все остальные решили прекратить мятеж, а когда мы, оставшись с ним наедине, передали еще и тайное сообщение, он и вовсе пришел в восторг и тут же приказал всем отрядам разойтись по домам и вернуться к нему, когда все будет по-доброму устроено. Узнав же об отстранении от власти человека, на котором прежде лежали все государственные заботы[34], он еще больше уверовал в искренность наших слов и отдал должное простоте и чистоте императорской души. Желая как можно быстрее завершить переговоры, он велел нам уже назавтра отправляться назад и сообщить царю, что сам с открытой душой явится к Михаилу, а сам приготовился на третий день в окружении немногочисленной стражи выйти из лагеря и спуститься к побережью напротив императорского дворца. Он проникся таким доверием к царю, что даже не пожелал торжественного въезда в Византий, а только велел нам выйти ему навстречу из города и, став по бокам вместо стражи, препроводить к императору. Так удалось нам счастливо завершить свое второе посольство [35], мы были несказанно рады, что своим умом и красноречием сумели принести пользу отечеству, и приготовились на следующий день отправиться домой.
XXXV. Однако еще до наступления вечера объявились какие-то скороходы из лагеря, которые окружили шатер, передали кесарю, по их мнению, добрую весть о свержении царя и утверждали, что часть синклитиков устроила против Михаила заговор, принудила его переменить одежды и искать спасение в храме Божьей мудрости. Этот слух не произвел большого впечатления на кесаря, да и нас нимало не взволновал. Приняв все это за выдумки, мы снова занялись своими делами.
XXXVI. Не успели еще удалиться первые вестники, как пришли другие, а потом уже подряд стали подходить все новые люди, подтверждавшие это сообщение. Тут уже и мы обеспокоились и, сойдясь вместе, спрашивали друг друга, сколько правды в этих известиях. Занимавший первую палатку подтвердил справедливость слухов и сказал, что только что к нему из города прибыл один слуга, надежный и внушающий доверие человек, точно ему доложивший обо всем. Оказывается, смутьяны и бунтовщики, которые – нам было это известно – втерлись в состав синклита, привели город в замешательство, учинили беспорядки, пригрозили пожарами и другими бедами тем, кто предпочел остаться в стороне, ворвались в святую ограду храма Божественной мудрости, дерзнули проникнуть в алтарь, без труда склонили на свою сторону патриарха, сделали его своим предводителем и, подняв громкий крик, обрушили проклятия и всевозможные поношения на голову царя, а Исаака славили как единственного достойного власти. «Вот что видел мой слуга, – сказал он, – если же случилось что-нибудь еще, мы услышим об этом незамедлительно».
XXXVII. При этом известии мы решили отправиться в шатер к кесарю, чтобы узнать новости. Мы зашли туда все вместе и застали его диктующим письмо царю. К нам он обратился с прежними речами: слухи не произвели на него никакого впечатления. Когда же мы вместе с ним вышли из палатки – солнце в это время еще не зашло, – явился откуда-то издалека какой-то человек; он тяжело дышал, а приблизившись к нам, как мне кажется, нарочно рухнул на землю и якобы лишился дара речи. Затем, сделав вид, будто собрался с духом, он рассказал о переоблачении властителя, о приготовлениях в городе и о том, что уже и царский корабль для Исаака оснащен, и факелоносцы стоят наготове. Он уверял, что был очевидцем этих событий и сам видел, как тот, кто еще на заре был царем, вскоре превратился в обыкновенного человека, одел темный плащ и сменил все свое облачение. Он еще не кончил говорить, как появился новый вестник, за ним другой – и все они повторяли одно и то же. После них прибыл еще один, весьма ученый и разумный человек, который до конца поведал нам эту печальную повесть. Ему одному только и поверил самодержец – он велел нам спокойно оставаться в палатках, а сам начал царствовать[36].
XXXVIII. Как провели эту ночь мои товарищи, я не знаю, но мне казалось, что жизнь моя кончена, и я, как жертва, готовился отдать себя на заклание. Я знал, как все меня ненавидят, и ждал самых худших казней. Особенно же боялся я самого властителя, опасаясь, как бы император не припомнил мне мои речи и того, как уже почти убедил я его не домогаться царской власти, и что подвергнет он меня всякого рода пыткам и наказаниям. И вот все кругом спали, и только я один поджидал своих палачей и при малейшем шуме или шорохе возле палатки вскакивал в страхе, воображая, будто уже идет мой палач. Когда таким образом незаметно для меня пролетела большая часть ночи и начало светать, я немного приободрился, полагая, что принять смерть при свете дня – меньшее зло, чем ночью. Выглянув из палатки, я увидел зажженные костры, а вокруг царского шатра горящие светильники. Кругом все шумело и двигалось, ибо был уже отдан приказ всем снаряжаться и двигаться к столице. Светило еще не взошло на небе, как император неожиданно выехал из лагеря; двинулись и мы, но ехали не рядом с ним, а позади, на некотором удалении.
XXXIX. Я полагал, что, проехав какое-то расстояние, Исаак позовет меня к себе и убедительно потребует объяснить мое убеждающее красноречие; как я и ждал, он позвал меня, но даже не вспомнил ни о риторических приемах, посылках, противоположениях, разрешениях, рассуждениях, ни о ложных и убедительных доводах, а заговорил о своих тайных планах, поделился царскими заботами и спросил моего совета, как ему лучше царствовать и каким образом сравняться с великими самодержцами. После таких слов я вдохновился, воспрял духом и пространными объяснениями снискал уважение Исаака. Восхищенный моими речами, царь засыпал меня вопросами, все время переспрашивал и не успокаивался, пока не получал ясного ответа на поставленный вопрос. Потом он позвал к себе и моих спутников и разговаривал с ними так, как если бы они были его сообщниками или людьми, с самого начала посвященными в его замыслы. Пока мы таким образом беседовали, солнце взошло и залило ярким светом всю округу,
XL. Весь городской люд высыпал ему навстречу; одни, как богу, несли Исааку зажженные светильники, другие курили благовониями, каждый, как мог, ублажал его, все ликовали и прыгали от радости, будто вступление его в столицу было каким-то новым явлением всевышнего. Но как мне коротко описать вам это чудо? Я участвовал во многих царских процессиях, присутствовал на божественных празднествах, но никогда не приходилось мне видеть подобного блеска. В торжестве участвовали не только простой народ, не только синклитики, не только живущие земледелием и торговлей, покинули свои
