Чужая весна

От любви осязанья слепой
И готовься в большую дорогу,
Где лишь звезды и ветер пустой.

1937

1837

Шагами рыхлый снег измят.
За рощей — сумрачный закат.
Уж в вечность день отходит.

И на поляне черный рок
Рукою каменной курок
У пистолета взводит.

И дрогнул воздух. Снег с ветвей
Летит на плечи, в тень кудрей,
Скрывающих стихию.

В снег опускается рука,
Которой суждено: века
Благословлять Россию.

1937

Из дневника

I. «Как цедят воду сквозь песок и уголь…»

Как цедят воду сквозь песок и уголь,
Чтобы достичь прозрачности кристальной,
Так мне хотелось бы, сквозь долгий искус
Молчанья добровольного пройдя,
Сказать немногие слова однажды,
Очищенные от случайной мути,
О самом главном и неуловимом,
О самом трудном, тайном и простом.
Чего никак не выразить словами,
Что можно лишь почувствовать порою
Неясно брезжущим в душе просветом
И вдруг с внезапной силой ощутить
От шума сосен, от сырого ветра,
Качнувшего сухой бурьян шуршащий,
От потускневшего заката в небе,
Прорезанном лиловой, длинной тучей,
От вышедшей из облаков звезды…
Застынешь, вглядываясь, узнавая,
И молнией блеснет воспоминанье
О дивном знании первоначальном,
Забытом позже, искаженном, смытом
Волною повседневных мелочей,
Воспоминание о том, что небо
Дает земле, о смысле нашей жизни.

1937

II. «…На скалах, по дороге в Мункснэс…»

…На скалах, по дороге в Мункснэс
В сырое, пасмурное воскресенье.

Ноябрьской оттепелью пахнул воздух
Листом лежачим, тающим болотом.
Шли волны по заливу серым стадом,
Шли люди под горою вереницей.
Кружилась чайка над волнами. Ветер
Шумел в кривых и коренастых соснах.
Набухшие с ветвей срывались капли
На талый снег… И было все похоже
На детскую игру, где нужно части
Затейливо-разрезанной картины
Сложить в одно, чтобы понять значенье.
Но не было ни смысла, ни разгадки.
И вдруг из близких окон ресторана
С тропическим названьем «Миссиссиппи»
Воззвал пророком громкоговоритель,
И вырвался на волю трубный ветер.