– Да не шуми ты!.. Ну, не верю я в гадания эти…
– А в параллельные миры веришь?!. Говори, что она тебе нагадала! Быстро говори, не мучай меня!..
Зоя Валерьевна готова была заплакать, и Геннадий Николаевич поспешно выпалил:
– Да хорошо она нагадала, хорошо, Зоюшка!.. Что жив-здоров Нича, что он вроде как далеко сейчас, но в то же время и близко.
– А еще?..
– Да вроде и все… – пожал плечами Бессонов. – Ну, то еще, что Колька наш сейчас с ее дочерью вместе. И… – тут он замолчал, подумав, что остальное уж точно к делу не относится и вообще чушь на постном масле. Но от супруги не так-то просто было что-либо утаить.
– Что «и»? – сурово спросила она. – Что? Говори же!.. Ну, почему тебе так нравится меня мучить?!
– Да не нравится мне… То есть не мучаю я тебя. Просто… Ну ерунда там дальше. Хард-рок полнейший. Вроде как Нича и дальше с ее Соней будет. То есть навсегда.
– Где навсегда? – ахнула и схватилась за щеки супруга. – Там?!
– Да не там, а вообще. В принципе, – поморщился Геннадий Николаевич. – Я же говорю – чушь.
– А может – судьба, – неожиданно спокойным голосом возразила жена.
3
Нича осторожно, готовый в любой миг отпрянуть, толкнул дверь, ведущую из тамбура в вагон. Подождав пару секунд, открыл ее шире. Никто из вагона не выскочил, ничья когтистая лапа оттуда не высунулась, никаких прочих беспорядков не возникло. Вагон вел себя тихо и мирно, как порядочному вагону и полагается. Если бы еще и попал в него Нича, как полагается – с вокзального перрона, а не через квартирную дверь, то можно было перестать волноваться и нервничать. А пока не получалось. Хоть Нича и постарался взять себя в руки.
Вагон оказался купейным. Проем, за которым начинался пассажирский блок, призывно манил Ничу распахнутой дверью, но сначала он решил заглянуть в купе проводников. Не то чтобы он ждал там кого-то увидеть – скорее, наоборот, хотел убедиться, что там никого нет. Проблем и без этого хватало.
Как он и надеялся, ни в служебном, ни в спальном купе людей не было. Равно как волков, слонов и прочей живности. А то с одним говорящим волком уже довелось познакомиться, отчего бы танцующему слону проводником не работать? Чай, не посудная лавка!
Нича нервно хмыкнул и двинулся в проход к пассажирским купе. Остановился у первого, огляделся. Вагон, как и раньше, притворялся вполне обычным: девять купейных дверей слева; девять окон, прикрытых желтыми занавесочками, справа; в меру потертая синяя ковровая дорожка вдоль прохода. Все купе закрыты, из-за их дверей не доносится ни звука, только колеса стучат по стыкам рельсов, да Ничино сердце подыгрывает им в такт. Казалось бы, никакой угрозы нет, а страшно. И не просто страшно – жутко!..
Но стоять и бояться неизвестно чего – это еще хуже, чем видеть опасность, осознавать ее и прикидывать возможные шансы на спасение. Поэтому Нича решился и протянул ладонь к ручке первого купе. И замер. Купе лишь по счету было первым. На белом же прямоугольничке, красующемся на двери, значилась цифра 5. Нича посмотрел на соседнюю дверь. Она была пронумерована числом 15. Нича глянул дальше: 25, 35… Что за цифры украшали пятое и далее по счету купе, он отсюда не видел, но даже не подумал стаптывать ноги, чтобы уточнить. И так было ясно, что на девятой, конечной двери, чернели восьмерка с пятеркой.
Что могла означать подобная нумерация, Нича придумать не смог. Да не сильно, по правде говоря, и старался, не видел пока в этом смысла. Куда полезней, на его взгляд, было все же открыть дверь в купе. И он сделал вторую попытку.
В купе возле окна сидел мальчик. Он обернулся на звук открываемой двери, бросил равнодушный взгляд на Ничу и снова уставился в окно.
Нича плохо умел определять возраст детей, но мальчику было вряд ли больше пяти. Одет он был в клетчатую, зеленую с желтым, фланелевую рубашку, шею скрывал намотанный в два-три слоя толстый серый шарф. На макушке ребенка топорщился хохолок, взглянув на который Нича сразу почувствовал, что страх отступил. Не исчез совсем, а слегка отодвинулся, будто давал Ниче возможность перевести дух. Соберись, дескать, с силами, отвлекись, расслабься, с ребеночком потетешкайся, а вот потом-то я тебя ужо как следует попугаю!..
Разговаривать с детьми Нича тоже не умел. Не довелось набраться опыта. Но что-то говорить было надо – не торчать же истуканом! И он сказал первое, что пришло в голову:
– Ты почему один?
Мальчик даже не повернул головы. Но все же ответил, тихо и чуть хрипло:
– Я не один. У меня есть папа и мама.
– А где же они?
Мальчик быстро, всем телом, развернулся к Ниче.
– Ты что, не знаешь, где бывают папа и мама? На работе, конечно.
– А… – Нича хотел спросить, где же они тут работают и кем, но побоялся, что мальчик опять возмутится его тупостью, и задал нейтральный, на его взгляд, вопрос: – А ты что делаешь?
– Болею.
– О, это плохо!..
– Это хорошо. В садик ходить не надо.
– Ну-у… В общем-то да… А что у тебя болит?
Видимо, мальчик убедился в полном Ничином слабоумии. Он даже отвечать не стал, ткнул пальцем в шарф на горле и вновь отвернулся к окну.
Ничу слегка покоробило такое к себе отношение. Он тут старается, вопросы придумывает, сочувствие проявляет, а до него, видите ли, какой-то шпендель снизойти не желает! И что он там такого интересного увидел?
Мальчик будто услышал Ничины мысли. А может, ему тоже стало неловко от собственного поведения. Он повернул голову и сказал уже просто, без выпендрежа:
– Я на березу смотрю. А она все одна и одна… Я устал уже смотреть на эту березу.
Нича опустился на полку и тоже глянул в окно. Поезд ехал через лес. За окном мелькали ели.
– Это же елки, а не березы!
– Елка тоже береза, – категорично выдал мальчик. Нича собрался высмеять «умника», но вспомнил вдруг, что в детстве тоже называл все деревья березами, ему эти понятия казались одинаковыми, были для него, грамотно выражаясь, синонимами.
Поэтому он не стал спорить насчет терминов, но возразил по существу:
– Но почему ж она одна? Смотри, как их много!
– Не много. Это одна береза.
– С чего ты взял?
– Сам смотри – и увидишь.
Нича пригляделся. Сначала не поверил глазам, протер их, потряс головой… И все-таки вынужден был признать, что все березы, в смысле – ели, были в этом лесу сестрами-близнецами. Или клонами. Словно размножил кто-то в «Фотошопе» фотографию одного дерева, склеил в гигантскую ленту и крутит ее сейчас за окошком. А поезд на самом деле стоит… Но он же едет! Нича явственно чувствовал, как покачивается вагон, слышал, как отбивают знакомый ритм колеса.
– Ничо так!.. Мы ведь едем? – на всякий случай спросил он у мальчика.
– Куда?
– Ну-у… Я не знаю… Вообще. Едем или стоим?
– Мы сидим, а не стоим.
– Ну, это без разницы. Сидим, стоим, но при этом ведь мы едем?
– При этом я болею и не хожу в садик, – сказал мальчик.
– А я? – ляпнул Нича.
– Ты не ходишь в садик, потому что уже взрослый. Тебе надо ходить на работу. Взрослые должны что-то делать, а не сидеть.
– А вот в этом ты прав! – поднялся Нича. – Пойду-ка я и впрямь что-то делать. Знать бы только что… –
