ребенка. Теперь же баронесса понимала, что яркая внешность дочери служила и приманкой. Несмотря ни на что, Гите хотелось верить, что все это лишь недоразумение, ибо то, что говорили о Юстасе, было слишком опасным… и чудовищным. Гита не верила, что Юстас решится пойти против союзника своего отца, который столько сделал для Блуаского дома. И все же, едва она произнесла имя принца, лицо Милдрэд исказилось от страха, она пошатнулась, припав к стене, едва не выронила факел, который успела перехватить Клер.
— Итак, это правда, — осевшим голосом произнесла баронесса, чувствуя, как сжалось сердце, словно его сдавили холодными клещами. — О, девочка моя, если бы ты сказала нам раньше… если бы не таилась… О, тогда бы отец не впустил Юстаса в Гронвуд.
— Он уже здесь? — шевельнув побелевшими губами, глухо спросила девушка.
— Мы успели закрыться в донжоне. И постараемся продержаться столько, сколько это будет возможно. Есть надежда, что шум в замке привлечет внимание и к нам придет подмога. Ведь захват Юстасом замка союзника противоречит всем рыцарским законам.
— Юстас не рыцарь, мама. И… И… Я ведь думала, что все уже позади. Что он оставил меня в покое!
Последние слова она произнесла почти истерично, ее всю трясло. Но Гите надлежало оставаться спокойной. И она велела им следовать за ней в читальню. По пути Клер спросила, где ее Пенда. Там же, где и остальные мужчины, — внизу, в зале. Они готовятся к обороне. Или к переговорам, добавила баронесса, прислушавшись к звукам и различив голос мужа, что-то втолковывавшего людям принца. А еще Гита подумала, что если вместе с принцем явился Хорса, то ей, возможно, имеет смысл попробовать поговорить с ним. Гита знала, что все еще небезразлична Хорсе, что способна повлиять на него.
Она думала об этом, пока вела за собой дочь. Только в читальне Гита заметила, что с ними уже нет Клер. Не особо задумываясь на этот счет, баронесса подтолкнула Милдрэд к стене, передала ей факел и, откинув край гобелена, попыталась нащупать спрятанный в кладке рычаг. Нажала на него — и стена с глухим звуком начала поворачиваться. При отблеске факела женщины увидели темный проем, уходящие вниз ступени и свисающую сверху паутину.
Баронесса жестом указала дочери на открывшийся взору проход.
— Укроешься тут. И что бы ни произошло, не высовывайся. Если все обойдется, я приду за тобой. Если же…
Тут она умолкла, нервно проглотив подкативший к горлу ком.
— Если что, мама?
И баронесса резко закончила:
— Если случится дурное, если мы не справимся до того, как подоспеет помощь, то и тогда ты должна укрываться тут. Ибо Юстас прибыл за тобой.
Милдрэд тихонько заплакала.
— О, если бы я нарушила клятву! Если бы не побоялась поссорить отца с королевской семьей… Но я так опасалась, что это доставит ему неприятности…
— Вот и доставило. А теперь сиди тут и… Сама поймешь, что надо делать. В крайнем случае тихо спустишься вниз и постараешься незамеченной ускользнуть из замка.
Она почти втолкнула дочь в проем, дала ей факел.
— А вы, матушка? — цепляясь за нее, спросила рыдающая девушка. — А мой Артур? И где отец?
— Мужчины там, где им и надлежит быть. Я же попробую повлиять на Хорсу. Это с ним пришла беда в Гронвуд. Святая настоятельница Отилия была права.
Она нажала на рычаг, посмотрела в закрывающийся проем и дочь с факелом в руке. И молча перекрестила ее. Потом стена стала на место, баронесса набросила на нее гобелен и отошла к окну. Отсюда, сверху, она видела залитый огнями многочисленных факелов двор, могла рассмотреть собравшихся перед крыльцом всадников. Юстаса она не столько узнала, сколько различила по его черной накидке с капюшоном. А рядом с ним на коне гарцевал Хорса. О, как же Гита ненавидела его в этот миг! Ненавидела его мерцающую металлом длинную кольчугу, его костистое лицо под блестящим шлемом. А ведь еще недавно она его жалела, считая смирившимся и разочарованным во всех своих начинаниях.
А еще она заметила, как многие из прибывших с принцем воинов расхаживают по ее двору, выбивают двери в расположенных вдоль стен кладовых, как они направились в гронвудскую часовню. Они уже чувствовали себя тут хозяевами, хотя донжон был еще не в их власти, даже удары тарана как будто прекратились. Баронесса вслушалась в голос мужа. Он что-то говорил о Юстасе, который вторгся в замок своего сторонника и творит тут бесчинства, что вряд ли расположит к сыну Стефана лордов, особенно в нынешнее время, когда многие из них еще не определились, стоит ли поддерживать Юстаса как наследника Стефана, и подумывают о молодом Плантагенете. В ответ принц что-то кричал, говорил, что ему известно о том, что Эдгар сам переметнулся на сторону врагов короля, что он ведет переговоры с анжуйцами и принимает в Гронвуде посланцев от Матильды. Какая чушь!
Это же отвечал и Эдгар. Он сказал, что не запятнал своей чести, что если Юстас отзовет своих головорезов и оставит Гронвуд-Кастл, то он сам выйдет к нему и они все обсудят. На иное он не согласен. Особенно теперь, когда большинство его людей отправились сопровождать леди Милдрэд на праздник Лугнаса и в замке совсем мало охраны. Гита заметила, как при этом сообщении Юстас будто отступил, но Хорса что-то говорил ему, настаивал, а потом громко прокричал, чтобы воины продолжили таранить ворота, что они ворвутся в донжон и сами убедятся, где юная леди, а заодно и предатель Артур. Артур? Гита была удивлена, что они упомянули сына Гая. Но не успела обдумать эту мысль, увидев, что Хорса вдруг сильно махнул факелом и его конь, встав на дыбы, заржал, а затем рухнул на плиты двора, придавив собой всадника.
И тут же она заметила, что, пока велись переговоры, часть людей принца вскарабкалась на галерею, откуда барон разговаривал с Юстасом. В темноте этого никто не увидел, и теперь они появились на перилах, правда, тут же стали падать, сраженные меткими выстрелами. На галерею тоже полетели стрелы, послышались крики.
Гита в ужасе прижала ладони к щекам, глядя, как солдаты тащат к галерее лестницы, карабкаются, падают. Опять возобновились удары тарана и все пришло в движение.
Гита опустилась на колени и молитвенно сложила ладони:
— О, Пречистая Дева, заступись! Сохрани и помилуй мой дом, моих близких… мое дитя.
Затем она встала и решительно направилась к выходу.
Внизу Эдгар тащил с галереи раненого Риса. Парень едва не подстрелил Хорсу, но того прикрыла вздыбившаяся от взмаха факела лошадь. Потом Рису было не до Хорсы — он посылал стрелы, сбивая внезапно ворвавшихся на галерею людей принца. Правда, и валлийца задели, метнув копье, и теперь Рис слабо стонал, пока барон тащил его, прикрываясь большим турнирным щитом.
— Пенда, пошли стрелков на галерею! Там пытаются взобраться и…
— Я видел. Будем отбиваться, — спокойно ответил тот. И обратился к жене: — Шла бы ты отсюда, голубушка.
— Я останусь с тобой, — упрямо мотнула головой Клер. — Людей с вами мало, а я все-таки на что-то годна.
И с этими словами она приняла у барона раненого Риса и, почти взвалив парня на себя, потащила к столу на возвышении. Затем она уложила его и принялась осматривать торчавшее из бедра копье. Оно вонзилось возле паха, рана сильно кровоточила, однако, когда Клер хотела осмотреть саму рану и начала стаскивать с валлийца штаны, тот вдруг стал сопротивляться, отводил ее руки и умолял оставить его в покое. Но затем Клер решительно рванула копье, и Рис попросту потерял сознание. Вот тогда-то Клер и раздела его. Может, и удивилась, но не очень — не до того было. Приложив к ране валик из свернутого в рулон покрывала, Клер занялась перевязкой, лишь порой оглядывалась на происходящее сзади.
В зале царила суматоха. Те, кто не был воином — несколько слуг и женщины, — продолжали удерживать баррикаду у дверей. Все, кто мог пустить в ход оружие, поспешили на галерею, куда все еще пытались взобраться захватчики. Среди хозяйственных построек они обнаружили длинные лестницы и теперь приставляли их к галерее, карабкались по ним. Но и защитники донжона не сплоховали — они успевали обстреливать тех, кто находился внизу, и отбивались от лезущих наверх людей принца. Сенешалю Пенде, этому былому крестоносцу, еще не растратившему свои силы, удалось упереться в перекладину
