Принц сказал:
— Вы стали моей, Милдрэд, и теперь вы под моим покровительством. Я все для вас сделаю.
Она не отвечала. Слышала, как стукнула дверь, когда он вышел. Милдрэд была отвратительна самой себе, собственное тело казалось ей вместилищем скверны. Не в состоянии думать ни о чем, кроме того ужаса, который ей пришлось пережить, она все же попыталась сосредоточиться на мысли, что сделала то, что должна была сделать. Ей нужно спасти родителей, остальное уже не так важно. И что бы ни возомнил о себе Юстас, он не был у нее первым. Хоть это у нее еще осталось…
Королеве Мод еще с утра доложили о приезде сына. Но Юстас не явился выказать почтение королеве, а перво-наперво отправился к пленнице. Об этом уже шептались придворные за спиной Мод, однако она оставалась невозмутимой и приказала себе не думать о том, что там происходит. Тем не менее в глубине души она дрожала от гнева: ведь Юстас уверял их с королем, что действует только для блага рода! А на деле просто желал заполучить красивую дочь барона.
Королеве уже донесли о происшедшем: ее сыну и впрямь удалось захватить Гронвуд-Кастл, но при этом погиб барон Эдгар. А это не входило в их планы: обговаривая нападение на замок Эдгара Армстронга, они с королем настаивали, чтобы сам барон был схвачен живым и невредимым, дабы потом использовать его показания, сослаться на факт пребывания у него посланца от Анжу. Теперь же оказалось, что Эдгар пал, защищая свой дом, о таинственном госпитальере ничего не было известно, а юная Милдрэд…
При мысли о ней Мод охватывал гнев. Эта девушка, если не проследить за ней, могла доставить немало неприятностей. Ведь уже примчались гонцы от епископа Илийского и графа Арундела, которые не скрывали своего возмущения действиями принца. И если он не даст скорейших пояснений, если леди Милдрэд выступит и сообщит, что замок захвачен, а упомянутого Артура ле Бретона там нет…
Но, похоже, юная саксонка так скоро не избавится от Юстаса. И все же ее участь наследницы немалого состояния и владелицы земель могла заинтересовать немало лордов. Поэтому Мод пока старалась держаться в стороне и не пожелала принять девушку до того, пока не переговорит с сыном. А тот, похоже, просто счастлив, что ему достался подобный трофей. Наверное, им со Стефаном еще раньше надо было бы прислушаться к словам Генри Винчестерского, уверявшего, что принц серьезно увлечен саксонкой. Но тогда они не обратили на слова епископа внимания, считая это вздором и легкой прихотью сына. И вот выходило, что Юстас замыслил все это ради Милдрэд. И это он, который ранее ни к кому не испытывал приязни, жил так, словно вел борьбу с целым светом, всегда оставаясь волком-одиночкой. А ведь он не мог игнорировать английскую знать, и теперь ему надо очень постараться, чтобы лорды и церковники не обвинили его в разбое, не посчитали преступником и… Что уж там говорить, Юстас сейчас как никогда был близок к тому, чтобы не только самому стать изгоем, но и бросить тень на весь их дом!
Поэтому, когда принц появился в зале Хедингема, Мод, с трудом сдерживая раздражение, выслала придворных и стала ждать объяснений от сына. Но он не спешил начинать разговор, а лишь молча прогуливался вдоль больших арочных окон зала и на фоне вливавшегося в них света походил на темную тень. Но когда он поворачивался к возвышению, где в кресле восседала королева, она видела его довольную и какую-то сытую улыбку. Мод почувствовала оторопь, отметив это плотоядное самодовольство на лице принца.
— Надавать бы вам пощечин, Юстас.
Он наконец удостоил мать взглядом. Облаченная в бордово-розоватое одеяние, которое не только не красило ее, а словно подчеркивало, как она постарела, Мод имела изнуренный и болезненный вид. Еще недавно довольно полная, королева сильно исхудала, ее лицо покрылось глубокими морщинами, а кожа обвисла.
— Вы что-то сказали, матушка? Ах да, пощечины. Сколь часто вы отпускали мне их в былые годы! Но то время прошло. Теперь вы должны помнить, что перед вами не воспитуемый вами мальчишка, а английский принц, будущий король Англии.
— Ты вряд ли станешь королем, если от тебя отвернутся наши сторонники. А все твои действия…
— Успокойтесь, мадам, — резко прервал ее сын. — Я ничего не делаю, не подумав о последствиях. И если я совершил какую-то ошибку, то только в том, что велел привезти в Хедингем леди Милдрэд. Но как я мог предугадать, что вы вдруг решите обосноваться тут со своим двором?
— Обосноваться тут? Ты что, совсем потерял разум? Хедингем — моя любимая резиденция, я часто приезжаю сюда, чтобы следить за возведением нескольких окрестных монастырей. Так я стараюсь расположить к нашему дому церковников, чьи молитвы нам скоро потребуются, когда твое нападение на Гронвуд-Кастл и убийство лорда Эдгара навлечет на нас немало неприятностей.
— Не навлечет. К тому же, осмелюсь напомнить, матушка, вы сами поддержали мой план по захвату Гронвуда.
— Но я надеялась, что так ты сможешь захватить лазутчика Артура ле Бретона. Надеюсь, хоть это у тебя вышло? Или тебя заботила только охота за белокурой саксонкой?
Юстас медленно повернулся и посмотрел на мать. Мод вздрогнула — столько в его светлых глазах было чего-то необъяснимого, дьявольского.
— Давайте больше не будем говорить о леди Милдрэд, — с холодным спокойствием произнес он. — Что же касается Артура ле Бретона, то он погиб у меня на глазах.
— Как досадно!
Но это сообщение вызывало не только досаду. Теперь у них не было того единственного свидетеля, показания которого могли бы оправдать нападение на Гронвуд-Кастл. И Мод особенно не понравился тот факт, что сыну даже не удалось найти его тело. Когда госпитальер погиб, пытаясь защитить дочь Эдгара, Юстас и его люди были отвлечены пришедшей в полное отчаяние Милдрэд, да и неважным тогда, среди всеобщей суматохи, казалось возиться с телом павшего. Позже, когда принц все же приказал привезти тело лазутчика Матильды, выяснилось, что кто-то уже унес его и постарался похоронить. И они не знают где.
— Тело анжуйского шпиона необходимо разыскать, — заметила Мод.
— Боюсь, что это вряд ли возможно, мадам.
И Юстас стал рассказывать, что, когда они уже считали Гронвуд-Кастл своим, им пришлось выдержать настоящую осаду. Ибо с утра к захваченному замку стали стекаться люди барона, настроенные более чем воинственно. Прибыли рыцари и вассалы Эдгара, съехались его соседи-саксы, а ведь королева в курсе, насколько это племя сильно в Денло, как они держатся друг друга. И самое странное, что отбить замок их настраивал какой-то монах. Как позже узнал Юстас, даже не местный уроженец, а один из гостей Эдгара. Этот монах взялся писать послания и отправлять их ко всем лордам-союзникам гронвудского барона, так что народу все прибывало. В результате Юстас и его люди, после того как на них напали местные саксы, вынуждены были закрыться в замке и поднять мосты. Более того, те из людей принца, кто не успел укрыться в замке и еще шастал по округе в поисках поживы, были схвачены толпой и просто растерзаны.
— Юстас, но ведь с тобой был Хорса, а он весьма влиятелен в том краю. Неужели он не смог утихомирить своих соотечественников?
— Да, Хорса был со мной, — кивнул Юстас, — однако оказалось, что жители Денло почитают Эдгара куда более Хорсы. И когда я велел своему саксу выйти на стену и начать переговоры, его не стали слушать и сразили камнем из пращи. Так что Хорса теперь отлеживается в аббатстве Бери-Сент да стенает по утерянной для него леди Гите.
— Пресвятая Дева! А что с баронессой?
Юстасу ничего не оставалось, как поведать матери все. Он рассказал, что собирался отдать Хорсе столь желанную для него женщину, а вместе с ней власть над Гронвудом, ибо ему нужен был там верный человек; описал, как Гита отбивалась от Хорсы, заявив, что лучше смерть, чем быть с ним; как Эдгар сам убил жену, метнув в нее нож, причем сделал это столь стремительно, что никто, даже Хорса, не успели опомниться.
Королева сотворила крестное знамение и стала читать молитву. Юстас не перебивал мать, но был несколько удивлен, когда Мод негромко сказала, что и ранее ходили слухи, что Гите суждено умереть от руки мужа. Некогда это предрекла перед смертью первая жена Эдгара Армстронга, которая при жизни очень ревновала супруга к саксонке из фенленда [43]. И хотя прошло столько времени и в это мало кому верилось, но вот… все сбылось.
