двух воинов на одной лошади. Артур, указав на эту эмблему рыцарей-храмовников, произнес:
— Ранее я считал, что изображение двоих всадников на коне означает бедность братства. Но, побывав в Леванте, понял иное: это знак взаимовыручки тамплиеров. Ибо только так, выручая друг друга и всем делясь, они могут быть истинной силой, способной выдержать все, с чем им приходится столкнуться в борьбе с неверными.
Да, Артур еще весь был под впечатлением своей жизни в Иерусалимском королевстве. И так как командора Осто в Темпле сейчас не было, ничто не помешало сенешалю Гастингсу по окончании дел с привезенным Артуром грузом уединиться с ним в отдельном покое.
— Святая земля — это особый край, — говорил Артур, и по его смуглому красивому лицу пробегали тени. — Я ходил по улицам Иерусалима, я молился всю ночь на Голгофе и благоговейно преклонял колени под оливами в Гефсиманском саду… однако так и не понял, почему мы должны биться за эту землю, которая отторгает нас, как, скажем, сухая палестинская почва отторгает корни наших дубов и ясеней.
— Это кощунственные речи, брат! — сурово отвечал Гастингс. — Мы охраняем от неверных город Гроба Господнего.
— Скажите это тем из христиан, какие являются владетельными особами в Леванте, но не перестают терзать эту землю своими интригами и предательством.
И он рассказал тамплиеру, убежденному в особой миссии христианских государств в Палестине, какие интриги плетутся при иерусалимском дворе, как королева Малисанда Иерусалимская и ее сын Бодуэн III живут в неприкрытой вражде, какие ссоры происходят между графами Триполи и Антиохии, как равнодушно отнеслись христианские князья к захвату графства Эдесса и ничего не сделали, чтобы выкупить графа Жоселина Эдесского. А ведь захват Эдессы позволил хлынуть на Святую землю неверным с Востока. И это в то время, когда коварный Нур-ад-Дин захватил Дамаск и объединил мусульманскую Сирию под своей властью. И пока мусульмане все больше сливаются в одну монолитную силу, христиане по-прежнему относятся друг к другу с подозрением и нетерпимостью, а новое поколение, родившееся в Леванте, считает прибывающих туда крестоносцев не борцами за святое дело, а нахлебниками, желающими поживиться за их счет.
А вот кто действительно продолжает оберегать с таким трудом завоеванное Иерусалимское королевство, так это тамплиеры и госпитальеры. Противоречия, имеющиеся между этими орденами в Европе, там отступают, ибо им приходится сражаться плечом к плечу. Перед их силой и сплоченностью неверные отступают, считаются с ними и чтят их как достойных противников. Но в этих войнах гибнет слишком много крестоносцев, и требуются все новые и новые отряды, дабы удерживать завоевания, а в Европе, как понял Артур, уже давно угас пыл крестовых походов, всех волнуют их собственные проблемы. И однажды может случиться…
— О, молчите! — взволнованно прервал Артура сенешаль. — Ради самой христианской веры, не надрывайте мне душу!
Он был в полном замешательстве, но тут зазвонил колокол, и оба рыцаря отправились в церковь. Причем во время мессы Артур видел, в каком состоянии Гастингс, как смутили тамплиера его речи, поэтому, когда они вернулись к беседе, он постарался сменить тему, попросив поведать о событиях в Англии.
— Но разве вы не утомлены? — заметил сенешаль. — Долгая дорога, хлопоты дня, да и время уже позднее.
— Ничего, — усмехнулся своей прежней, по-мальчишески светлой улыбкой Артур. — Пара бокалов сладкого кипрского вина, какое я привез вам, — и я готов слушать новости хоть до утра. Пока же мне лишь известно, что неугомонный Плантагенет опять с войсками высадился в Англии.
— Это так. — Сенешаль вздохнул и зажег свечи. — Генрих высадился на южном побережье в начале этого года, и его даже не задержало рождение сына. Как раз перед этим супруга подарила ему первенца, названного Вильгельмом. Гм, похоже, все сейчас стремятся дать своим отпрыскам это имя, очевидно надеясь, что, став тезками великого Завоевателя, их дети поднимутся на такую же высоту. У Юстаса сын Вильгельм, у Генриха тоже Вильгельм.
— Так и у Юстаса Блуаского родился наследник?
— Да. Но это сын не от законной супруги, а от… — Гастингс сделал паузу, прежде чем добавил: — От женщины, на которой он подумывает жениться, разведясь с принцессой Констанцией.
Тут Гастингс умолк и надолго задумался; лучина, от которой он зажигал свечи, совсем догорела, и Артуру пришлось ее задуть, чтобы сенешаль не опалил пальцы. При этом он лукаво улыбнулся, что так ему шло. Нет, этот юноша только оправился от прошлого, и не стоило давать ему понять, что речь идет о его бывшей невесте.
— Я не спросил, как ваша амнезия? — обратился к Артуру Гастингс. — Способствовало ли пребывание в святых местах вашему исцелению?
Он понял ответ, увидев, как погасла улыбка молодого рыцаря. Однако тот заверил, что частично все же излечился. Воспоминания приходили к нему неожиданно и ярко. И все же Артуру не совсем ясно, как вышло, что некогда он стал называться госпитальером и взял чужое имя. Это не давало ему покоя, поэтому он и вернулся в Англию, желая сложить частички головоломки и разобраться в своем прошлом.
— Пока что я лишь знаю, где я рос, вспомнил людей, какие меня окружали, вспомнил, чем я жил и к чему стремился. Многое из этих воспоминаний смущает меня. А когда в Иерусалиме я поведал о своем недуге некоему арабскому лекарю… О, сэр, не смотрите на меня так и не осеняйте себя крестным знамением, словно я побывал у самого нечистого! Учтите, в Палестине мы жили бок о бок с неверными и даже научились общаться с ними. Так вот, лекарь сказал, что если мне не удается что-то вспомнить, то это потому, что в глубине сердца я сам не желаю этого.
Гастингс кивнул, словно соглашаясь. Подумал: хорошо, что он не упомянул имя Милдрэд Гронвудской. Незачем Артуру знать, что его бывшая невеста стала сожительницей принца и ее имя опорочено. Особенно после того, как она принялась настаивать, чтобы Юстас развелся с Констанцией и сделал ее своей женой. Это было неслыханное требование, какое привело к немалым неприятностям. И Гастингс должен был поведать об этом, если уж решил поделиться последними новостями. Но при этом он постарался не называть имя саксонки.
Итак, в Англии дела не самые благословенные. По сути, война тут никогда не прекращалась. В позапрошлом году король осаждал Вустер, в прошлом опять шли бои за Уоллингфорд. Продолжаются военные действия и между отдельными баронами, но это уже независимо от воли короля. Стефан сильно сдал после кончины супруги, а его сын потерпел неудачу в Нормандии, и кровь, пролитая там английскими воинами, оказалась бессмысленной и ненужной. После поражения за морем принц Юстас, и ранее не очень популярный, стал еще более нежелателен в качестве наследника Стефана. Конечно, у короля есть и другие дети, но его второй сын, Вильям Душка, не проявляет к правлению никакого интереса, а дочь выбрала монашеский удел. Поэтому ныне король остается в окружении уже состарившихся приверженцев и все его надежды сосредоточились только на старшем сыне.
Этой зимой Стефан решил вернуться к своему давнишнему плану — он хочет короновать Юстаса еще при своей жизни. Если подобное случится, то Юстас станет помазанником Божьим, а Генрих всего лишь захватчиком, добивающимся свержения законных королей, ибо помазание — божественный акт. К тому же недавно умер Папа Евгений, который категорически выступал против коронации Юстаса, а вновь избранный понтифик, семидесятилетний старец Анастасий IV, довольно равнодушен к политике. Пользуясь благоприятным моментом, Стефан насел на церковников, и в этом ему помогал Генри Винчестерский. В итоге им почти удалось повлиять на примасов. Но тут неожиданно пришло письмо из Ватикана: Папа Анастасий категорически выступил против помазания Юстаса. Оказалось, что Юстас имел глупость еще раньше отправить его святейшеству послание, в коем требовал развести его с Констанцией Французской. Но благочестивый Анастасий категорически против разводов. Достаточно того, что Европу потряс разрыв французской королевской четы, а тут еще и в Англии… Вероятно, Папа навел справки о предполагаемом наследнике Стефана, что-то узнал и решительно потребовал от церковников Англии отказать Юстасу в помазании.
Это привело к разрыву между королем и Церковью. Даже всегда умеющему улаживать споры Генри Винчестерскому не удалось это предотвратить. Стефан, разумеется, разгневался и, подстрекаемый не менее разозленным сыном, решил сместить с должностей немало прелатов, да еще и хотел обобрать монастыри.
