Club». Идти к нему через лужу. Только никто не идет. В лужах отражаются лампочки, окрашивая воду то в зеленый, то в красный цвет. А на дереве в этом сумраке сидят мужики… На дереве, на территории прихода! С большими дулами объективов. А за конурой еще один крадется… Тоже с дулом… Неужели и мне, как тем алкоголичкам, человечки привиделись, люди, которых нет?
— Эмиль, глянь. Ты видишь то же самое, что и я? Репортеры?
— Репортеры… Из «Супер-Экспресса», из «Факта», из «Нет», из «Шоу», — профессионально сообщает Эмиль. — Наверняка опять что-нибудь про ксендза стряпают…
А я смотрю на мигающие цветные лампочки и все во мне начинает петь: иди в ночь, Марго, заправься и иди в ночь, потому что ночь — самая грязная потаскуха… И встает у меня перед глазами лицо того двадцатидвухлетнего цыгана с серьгой, с волосами, уложенными гелем, с бачками до самого подбородка, подстриженными по линейке, ой… Дрелюшка моя, вот уж просверлила бы она меня!
— Эй, Эмиль! Свяжи меня.
— О боже! Как у Альмодовара!
— Нет, как у меня. Серьезно, свяжи меня! Снова начинается.
А он достает какую-то таблетку и впихивает ее мне в рот, а я слюнявлю его пальцы, лижу их, а они молодые и соленые. Но таблетку, тем не менее, проглатываю. Та моя часть, что хочет успокоиться, проглатывает, но другая часть бросается в такую атаку, что Эмилю ничего не остается, кроме как придавить меня своим весом.
— Хорошо, хорошо. Сейчас будет хорошо…
— У-У-У-У-У-У-У
— Что такое? — На мгновение он высвобождает руку. Потом подходит к висящему в коридоре огнетушителю, а я ору:
— Нет! Только не это! Бесы во мне боятся огнетушителя больше, чем черт ладана!
— Черт? Ты сказала: черт? Черт! Тогда надо к ксендзу, это ксендз занимается у нас экзорцизмом!
Ксендз Марек
Пошли! С заднего хода, где Америка в польскую деревню превращается. Зеленая дощечка на косом столбике информирует: «РУДКА», а ниже к ней прикреплена спонсированная MTV надпись разноцветными буквами: «У НАС РОДИЛСЯ ВАЛЬДЕК МАНДАРИНКА!».
— Какой такой Вальдек?
— Вальдека не знаешь? Его музыка — жуткое говно и отстой. Боже, как же этот тип не умеет танцевать! Он сначала вынырнул в какой-то из первых серий «Большого Брата», или «Бара», или черт его там знает чего, прославился своими мелированными волосами да сережками на члене. Что-то нигде его не видно. С того самого времени, как «Супер-Экспресс» решил, что у него грязная и вообще неопрятная машина, от которой летят комья грязи и могут кому-нибудь попасть в глаз. Вот только этот его новый клип «I can't dance» пользуется большой популярностью, потому что на него повелись и прочувствовали до боли кишок все коровы, которые двигаются по паркету, как мухи в смоле. В итоге парень вышел на положительное сальдо.
Перед костелом стоит в грязи знакомый «мерседес»-металлик, видать, цыгане что-то с приходским ксендзом перетирают. Нам смешно, что эти несколько метров они решили проделать на машине, чтобы по- польски «подъехать к костелу». Идем, а сердце стучит все сильнее: вот бы оказался с ними тот молодой цыган! Тротуарная плитка положена прямо на грязь, дорожка ведет к пристройке, жилищу приходского ксендза. И такие вот надписи:
ТРЕНАЖЕРНЫЙ ЗАЛ «У МАРКА»!
ФИТНЕС-КЛУБ!
СОЛЯРИЙ «ЭММАУС»!
ТИПСЫ «ИЕРУСАЛИМ» МЕТОДОМ ГЕЛЬ-ЗО!
КОМПЬЮТЕРНОЕ СНЯТИЕ ПОРЧИ «НЬЮ-ЙОРК»
MAN’S CLUB «МАРИЯ МАГДАЛИНА»
Шарик лает и гоняет кур, до которых не достает: цепь не пускает. Репортеры на деревьях и за забором. Один влез на забор, но, не удержавшись на остром верхе, слетел в ванну с дождевой водой. Звоним. Тихо. Что-то задвигалось. Шебуршение за дверью, переговоры шепотом. Дверь открывается на длину цепочки. Сквозь щель видать старуху с нервным тиком, в тюрбане из полотенца.
— В тренажерный зал вход с другой стороны, но уже закрыто. До девяти вечера. И только по абонементам.
— Мы к его преподобию.
— Яйца? Не нуждаемся, сами кур держим!
— МЫ К КСЕНДЗУ! С женщиной, одержимой! Компьютерное снятие порчи!
В подтверждение я завожу глаза и слегка вываливаю язык. И тогда она нас внимательно осматривает.
— А не репортеры? А ну, куда попрятали свои аппараты! Шарик! Ату их, вр-р-р-р! Ату их! Нету его здеся! Зря пришли!
— О боже, мамаша, да успокойтесь вы! — Эмиль выворачивает наши карманы, что аж презерватив падает, дескать, нет у нас ничего. — А что до репортеров, то они у вас на дереве сидят.
— Ахти! — Она взяла старый закопченный чайник, полный дождевой воды, и запустила им в дерево исконно польское, в иву плакучую. Взяла тухлое яйцо — и туда же. Зашевелились.
— Ксендз в солярии! — скривилась старуха, и сильный нервный тик передернул ее лицо. Видно было, что модерновость ксендза была ей не по душе.
— Ничего, мы подождем.
Старуха смотрит с опаской, нет ли кого за нами, и, погрозив дереву кулаком, быстро впускает нас, закрывает дверь на все засовы, какие только были в рассылочном каталоге. А тут же рядом вход в джакузи, зал грязелечебницы, биологическое обновление. Там ожидает ксендза старый цыган в костюме и молодой с сумкой с надписью «Hugo Boss». Моего нет. Молодой осматривает свои пальцы, намертво склеенные грязью и чем-то желтым типа карамели. Старый листает разные журналы: «Воскресный Гость», «Мир SPA». В соседней комнате фиолетовый свет и монотонный шум, там ксендз загорает, напевая духоподъемные религиозные песни. В углу стоит пальма, и крест тоже к электричеству подключен. На стене кресты и святые образа. Крутобедрые загорелые телки в купальниках с выражением лица типа «я — конь, у меня большие зубы, которые уважаемая комиссия может у меня пересчитать и прикинуть мой возраст» рекламируют карнитин, креатин и «Олимп Глютарол 1000».
От солярия пахнет озоном, пахнет солнцем.
— Спокойно, — говорит мне Эмиль, — сейчас его преподобие зло из тебя изгонит, и ты будешь только моей тунайт[73].
А я уже и так спокойная, потому что его таблетка начала действовать и очень приятно вдруг сделалось мне сидеть тут. И думаю я, какая же прекрасная страна Польша, вообще никуда не хочу отсюда ехать! Вот, пожалуйста, новые лампы, самые лучшие, стоишь как в душе, в вериткальной тубе, загораешь, где еще такое встретишь? Хочешь Америку? Получай Америку! Хочешь деревню? Получай опять Америку! Потому что деревня только на дворе простирается, Шарик кур гоняет, а внутри все склоняется к ментальной Америке, эти пальмы, солярии, женщины и мужики с зубами, а еще Христос, который выглядит как фото- модель: глаза голубые, на подбородке ямочка, мелированные волосы и искусственные зубы.
Напевая, выходит к нам его преподобие. На нем только черные очки, да узкий стан полотенчиком с
