— Дальтоник?
— Я не различаю зеленый цвет. Могу показать тебе медицинское свидетельство.
— А что это значит?
— Я часто не могу отличить зеленое от красного, коричневого или серого. Но это не страшно, я не инвалид и нормально живу с этим. Пожалуйста, не спрашивай меня, как все, могу ли я вообще водить машину — разумеется, я ведь знаю, что красный цвет в светофоре всегда наверху. Это не проблема. Но если я один буду дальше руководить отелем, он скоро будет выглядеть так же, как раньше. Ты принесла сюда стиль, который покоряет меня. Да не только меня — абсолютно всех. Я всегда восхищался людьми с твоим вкусом… — Опять блеснула молния. Руфус замолчал. Прогремел гром. — Ах, нет смысла говорить об этом… С того самого вечера, когда мы познакомились, я надеялся, что когда-нибудь, когда у тебя все кончится с этим Бенедиктом, у меня появится шанс…
— Как ты мог тогда предполагать, что у нас все кончится с Бенедиктом?
— Я это предчувствовал с самого начала. Меня как-то задело, когда я увидел тебя в твоем потертом пальтишке, а его в большом шикарном «БМВ». И потом, когда ты начала работать у нас уборщицей, у меня появилось больше надежды…
— Если ты действительно дальтоник, как ты тогда рассмотрел, что мое пальто потертое?
— С синим у меня нет проблем. К тому же порой видишь вещи четче, когда они не такие пестрые.
Я громко рассмеялась:
— Ты дальтоник! Какого цвета твои трусы?
Руфус покраснел — это было видно даже в темноте балкона — и испуганно ощупал свои брюки, чтобы проверить, застегнута ли молния. Я тоже покраснела. Как я посмела в такой ситуации спрашивать про трусы! Само как-то вырвалось. Только потому, что с Руфусом можно говорить о чем угодно.
— Как это тебе пришло в голову? — спросил Руфус, убедившись, что ширинка застегнута.
— На твоей кухне я однажды увидела трусы. Они были розово-серыми, и я спросила себя, как может мужчина добровольно носить такие трусы.
— Розово-серые? Я думал, они светло-зеленые. Продавщица сказала, что это очень красивый яблочно-зеленый. — Руфус сделал шаг вперед. — Ты смогла бы жить с дальтоником?
— Ах, Руфус! — Я обняла его. — Ведь это не играет никакой роли!
— Ты останешься со мной?
— Да.
Да, я приняла решение. Руфус нуждается во мне. А мне нужен такой мужчина, как Руфус. Для него я не была всего лишь ступенькой его служебной лестницы или приятной подсобной музой — Руфус хотел сделать меня коммерческим директором, хотел работать вместе со мной.
— Да, я остаюсь с тобой.
— Это правда?
— Да.
Розы на роскошном платье зашуршали, когда Руфус опять обнял меня. Потом я обняла его. Ничто не имеет больше значения, неважно, в чем он там еще хочет сознаться. Я остаюсь с ним. В моей голове прокручивались планы на будущее, и я шепнула ему на ухо:
— Мне не нужно зарабатывать кучу денег, лишь бы никогда больше не зависеть от моего отца. А если госпожа Шнаппензип не согласна оплачивать мои услуги в качестве второго коммерческого директора, я могу попытаться стать самостоятельной. Если ты мне поможешь, я справлюсь с этим. — Да, Руфус мне в этом поможет.
Руфус помял еще пару роз.
— Ты не должна принимать сейчас никаких решений. Но я могу предоставить две возможности: либо ты зарабатываешь в будущем, будучи коммерческим директором, столько же, сколько сейчас, или мы делим ставку директора пополам. В ближайшие годы это может быть немного меньше того, что ты зарабатываешь сейчас, но на перспективу более выгодно.
— Ты что, уже говорил об этом с Бербель Шнаппензип?
— Говорил. — Руфус опять посмотрел на небо. — Как только снова сверкнет молния, я сделаю тебе второе ужасное признание. А пока ее нет… — Он поцеловал меня. Я поцеловала его. Розы сминались одна за другой. Громовые разряды вспугнули нас.
— Теперь мы пропустили молнию, — вздохнул Руфус. И потом прошептал: — Я должен тебе признаться, Виола. Я владелец этого отеля.
Его губы еще были на моих губах, когда я вскрикнула:
— Ты?
— Я. Бербель Шнаппензип — моя сестра. Знаешь, я все время удивлялся, что ты этого не замечала. Но я хотел держать это в секрете от тебя, а у тебя были другие заботы. Мы с Бербель унаследовали отель от наших родителей, такие отели — всегда семейные предприятия. Иначе не получается. Я и в будущем не хочу заниматься этим один, лучше тогда сдам его в аренду, уеду отсюда и займусь чем-нибудь другим. Под Мюнхеном есть, например, карьеры плиточного известняка. Вдруг я найду там ископаемое века…
— Тебе принадлежит половина отеля?!
— Нет. Я откупил с Таниной помощью у Бербель ее половину. Когда Бербель увидела предварительную смету Бенедикта, она капитулировала.
— Почему ты никогда не говорил мне об этом?
— Потому что я боялся, что тогда ты будешь смотреть на меня лишь как на хозяина. И будешь думать, что я богат.
— Если тебе принадлежит отель, ты действительно богат! — Я уставилась на Руфуса, этого шикарного мужчину в смокинге, подарившего мне роскошное платье. — Это какой-то сумасшедший сон.
— Я могу тебе доказать, что это не сон.
— Как?
Опять сверкнула молния, ударил гром, и на меня упала первая капля.
— Я могу дать тебе в качестве доказательства компьютерную распечатку…
Несколько раз подряд блеснула молния.
— …Виола, у меня больше миллиона марок долгов.
— Это правда?
— Ты же знаешь, сколько стоила реконструкция. И Бербель хотя и запросила за свою долю из родственных чувств меньше, но все же вполне прилично.
— У тебя миллион долга?
— Больше.
— Миллион долга. — Я захохотала и обняла его. — Но Руфус, ведь это ерунда!
С неба вдруг обрушились потоки ливня. Мы убежали в комнату. А потом безнадежно были испорчены все розы.
98
Дождь лил и лил. В какой-то момент отъехала машина с включенной на полную громкость стереосистемой. Это Харальд увез с собой свою музыку. И правильно сделал. С Руфусом все было по- другому… не было робкого экстаза. Не было хаотичной подобострастности. Нас отделяла целая вечность от ближайшей катастрофы.
И Руфус знал, что делал. Он не был предупредительно-услужливым. Он не говорил «Ты хороша в постели», как это бывает по телевизору и в романах. Руфус сказал:
— Я люблю тебя. Теперь мы всегда будем спать в этой комнате.
А я ответила:
— Я люблю тебя. Неважно, где мы будем вместе спать.
