«рено».
Я присела на кровать. Передо мной — кричащая женщина на мосту, за спиной — столикая монакская принцесса. Я вдруг спросила себя, как же мне жить дальше.
«Начинай действовать, Виола Фабер», — приказал мне внутренний голос. Это был голос моего отца. Он всегда повторял, что «хомо фабер» — это человек-строитель, человеко-созидатель, и я, Виола Фабер, должна по крайней мере соответствовать своей фамилии. «Действуй, Виола Фабер». Я разбудила Бенедикта. С закрытыми глазами он пробормотал, что я должна все, что мне не нужно, выбросить в мусорное ведро, а ему необходимо поспать.
— Ты прекрасно знаешь, что это невозможно.
— Нет, возможно, я могу еще поспать. — Бенедикт натянул себе на голову одеяло.
Я вернулась в комнату Мерседес. Бенедикт был прав: если эта комната должна стать моей, все ненужное надо выкинуть. Я уставилась на бежево-желтый линолеум. Нет ничего более захватывающего для дизайнера, чем отдирать линолеум. Чего только под ним не обнаруживали: от древнеримских мозаичных полов до паркета с инкрустациями в стиле барокко. Я с жадностью надрезала в одном углу кусок линолеума — под ним действительно был деревянный пол! Не то чтобы барочный паркет. Деревянные половицы, покрытые лаком цвета испражнений. Я озадаченно вернула линолеум на место.
Но потом подумала: «Если я каждый день буду продвигаться вперед хотя бы на чуть-чуть, то рано или поздно справлюсь с этим». К тому времени, когда мне надо будет приступить к работе у дяди Георга — в октябре или в ноябре — моя комната в общем и целом будет готова, а может, и Бенедиктова в придачу. А потом мы постепенно превратим игровую в настоящий зимний сад. Вслед за этим переоборудуем кухню… И на будущий год во всей красе засияет наконец моя люстра. Правда, я еще не знаю где, но проблемы надо решать одну за другой.
Я спустилась в кухню. Там была Нора. Я с улыбкой сказала:
— Ты не могла бы дать мне старых газет? Я хочу упаковать картины Меди, чтобы с ними ничего не случилось.
— А я хочу сделать смородиновый джем, но у меня адски болит спина. А Бенедикт так его любит!
Я сразу сообразила, на что она намекает:
— Давай я соберу тебе ягоды.
Я занялась этим с удовольствием. Собирать ягоды — прелестное занятие для воскресного вечера. Особенно в компании с Бенедиктом.
На этот раз он охотно дал себя разбудить. Правда, увидев черносмородиновые кусты, признался:
— Честно говоря, я не переношу смородиновый джем.
— Почему же ты об этом никогда не говорил матери?
— Она бы спросила, какой джем я предпочитаю. Я бы сказал — клубничный, и тогда мне до конца своих дней пришлось бы есть клубничный джем. Ты знаешь какой-нибудь джем, который можно есть всю жизнь? Только если ты была бы джемом, я бы мог положительно ответить на этот вопрос!
Я засмеялась.
— Завтра я накуплю разных сортов джема, и мы исподволь внушим твоей матери, что ты любишь джемовое разнообразие. А на будущий год вместо смородины посадим розы! — Эта идея привела меня в восторг. — И тюльпаны вместо помидоров!
Бенедикт не имел ничего против. Особой страсти к помидорам он, оказывается, не питал.
Потом мы сравнивали преимущества и недостатки коврового покрытия и деревянного пола. Ковровое покрытие элегантнее, но скучнее. Ковер потребует кучу денег, ремонт деревянного пола — уйму времени. Бенедикт сказал, что слепо полагается на мой вкус. Мы поцеловались в смородиновых кустах.
Перед тем как отнести ягоды на кухню, я внушила Бенедикту, чтобы он попросил у матери старых газет.
Конечно, было глупо выставлять вперед Бенедикта. Но зато наверняка. Мне никогда не приходило в голову делать из маленьких проблемок драму эмансипации. Мой девиз: «Каждый должен делать то, что у него или у нее лучше получается».
— Мне нужны газеты, — с места в карьер объявил Бенедикт. — Виола хочет отремонтировать комнату Меди.
— Ты считаешь, это необходимо? Я полагаю, Меди должна сама это решить.
Я чуть не лишилась дара речи. Да как же Нора представляет себе мою жизнь здесь?
— Пожалуйста, выйди со мной, — попросила я Бенедикта и прошла в игровую.
— Твоя сестра сегодня ясно и четко сказала, что я могу занять ее комнату. Что означает этот цирк?
— Похоже, мы на пороге первого скандала, — вздохнул Бенедикт. — Что я должен сделать, киска?
— Позвони Мерседес, пусть она подтвердит свое решение матери.
— Прекрасная идея. Будет тотчас сделано. — Он пошел звонить в гостиную. Номер Мерседес был занят.
— Меди всегда очень трудно дозвониться, — подала голос его мать. — Ей постоянно звонят друзья.
По телевизору шел детектив — семейная драма, в которой все крутилось вокруг пропавшего сына и мертвой кошки. Мы с гораздо большим волнением ждали, когда освободится телефон Меди, чем следили за развитием сюжета.
Дозвонившись, Бенедикт сказал:
— Ага, сестричка, ты смотришь ту же программу, что и мы.
На это его сестра ответила, очевидно, очень длинной тирадой. Во всяком случае, Бенедикт не скоро смог вставить слово:
— Мама считает, что мы официально должны попросить у тебя разрешения отремонтировать твою комнату.
На это она тоже отвечала очень долго.
Неожиданно Бенедикт сказал:
— Ты это серьезно? — А после ее очередного обстоятельного ответа добавил: — Хорошо, я передам, — и повесил трубку.
Тут как раз кончился детектив: главная виновница драмы покончила с собой.
Бенедикт объявил:
— Меди хотела бы получать за свою комнату триста пятьдесят марок.
— Меди — сама щедрость, — быстро вставила Нора.
— Почему же она об этом сразу не сказала? — Я вразвалочку сходила в игровую, вынула из сумочки триста пятьдесят марок и положила их перед Норой на столик с мозаикой.
— Меди так трудно говорить о деньгах, — ответила Нора. — Собственно говоря, она ожидала…
Я перебила ее и обратилась к Бенедикту, словно ее и не было:
— Теперь ты можешь достать газет? Мне их понадобится много, я хочу отремонтировать комнату целиком.
Бенедикт ухмыльнулся:
— Шкаф с журналами ты вряд ли захочешь сохранить в своей комнате. Может, отправим его на помойку?
Нора неуверенно заметила, что шкаф можно было бы пока поставить в коридоре. Потом она принесла одну старую газету, остальное я якобы истратила, когда мыла окна.
— Тогда, значит, иллюстрированные журналы.
Она нехотя показала мне в кладовке стопку проработанных ею журналов, в которых не было ничего о принцессе из Монако, и разрешила их взять. Так-то.
— Условия Меди — просто грабеж, — сказал Бенедикт, когда мы лежали в постели. — Это вдвое больше того, что я платил твоему отцу.
— Мне это безразлично. — Я не кривила душой. — Главное, никто не сможет утверждать, что я у тебя на содержании. А сознавать это — наслаждение.
