воздух тучей стрел, растянули свою боевую линию и развернули свои фланги поперек равнины, а выстроившиеся глубокими и густыми колоннами римляне ожидали боя на более близком расстоянии, рассчитывая на то, что им доставит перевес тяжесть их мечей и пик. Один из скифских вождей, командовавший их правым крылом, внезапно обошел фланг персов, напал на их арьергард в присутствии Хосрова, проник в центр их лагеря, разграбил царскую палатку, оскорбил их благочестивое уважение к вечному огню, навьючил на верблюдов азиатскую добычу, проложил себе дорогу сквозь массы персов и возвратился с победными возгласами к своим ратным товарищам, которые провели весь день в единоборствах или в бесплодных стычках. Пользуясь ночной темнотой и тем, что римские войска расположились отдельными лагерями, персидский монарх отомстил за эту неудачу и совершенно уничтожил один из этих лагерей благодаря быстроте и стремительности своего нападения. Но приведение в ясность понесенных потерь и сознание своего опасного положения заставили Хосрова торопливо отступить; он сжёг лежавший на пути и совершенно покинутый жителями город Мелитену и, не заботясь о безопасности своей армии, отважно переплыл Евфрат верхом на слоне. После этой неудачной кампании недостаток магазинов, а может быть, и нашествие турок заставили его распустить или разделить его войска; победа осталась за римлянами, а их полководец Юстиниан, двинувшись на помощь к мятежникам Персидской Армении, водрузил свое знамя на берегах Аракса. Великий Помпей когда-то остановился в трех днях пути от Каспия; неприятельская эскадра впервые появилась на этом внутреннем море, и семьдесят тысяч пленников были переселены из Гиркании на остров Кипр. С наступлением весны Юстиниан спустился в плодоносные равнины Ассирии; пламя войны стало приближаться к резиденции Ануширвана; разгневанный монарх сошел в могилу, а его последний Эдикт запретил его преемникам рисковать своей особой в сражениях с римлянами. Однако воспоминание об этом временном унижении исчезло в блеске продолжительного царствования, а увлекшиеся мечтами о завоеваниях враги Ануширвана снова пожелали на время отдохнуть от бедствий войны. На престол Хосрова Ануршивана вступил старший и самый любимый из его сыновей Ормузд, или Ормизд. Вместе с царствами Персидским и Индийским он получил в наследство славу и пример своего отца, преданность искусных и храбрых офицеров всякого ранга и административную систему, которую время и государственная мудрость согласовали с благополучием монарха и народа. Но на долю царственного юноши выпало еще более ценное благо — преданность мудреца, руководившего его воспитанием и всегда предпочитавшего честь своего воспитанника его интересам, а его интересы его наклонностям. В споре с греческими и индийскими философами Бузург однажды утверждал, что самое тяжелое из постигших нас в жизни несчастий — старость без воспоминаний о добродетелях, и мы позволяем себе думать, что именно этот принцип побудил его руководить в течение трех лет управлением Персидской империи. Его усердие было награждено признательностью и покорностью Ормузда, сознававшего, что он обязан своему наставнику более, чем своему родителю; но когда старость и труд ослабили физические силы и, может быть, умственные способности этого благоразумного советника, он удалился от двора и предоставил юного монарха его собственным страстям и страстям его любимцев. Вследствие роковой неустойчивости всего, что создается человеческими руками, в Ктесифоне повторились те же сцены, свидетелями которых был Рим после смерти Марка Антонина. Удаленные отцом льстецы и развратники были восстановлены сыном в прежних должностях и стали пользоваться его доверием; их владычество упрочилось от опалы и ссылки друзей Ануширвана, и добродетель была мало-помалу изгнана из сердца Ормузда, из его дворца и из государственного управления. Честные правительственные агенты, назначавшиеся для того, чтобы служить для своего государя глазами и ушами, уведомляли его, что беспорядок усиливается, что губернаторы провинций устремляются на свою добычу с львиной и орлиной свирепостью и что их хищничества и несправедливости способны внушить самым верным его подданным отвращение к имени и власти их государя. За такие добросовестные советы стали наказывать смертью; к ропоту городских жителей относились с пренебрежением, а их восстания подавляли при помощи военных экзекуций; должностные лица, служившие посредниками между верховной властью и народом, были уволены, и ребяческое тщеславие Ормузда, заставлявшего его никогда не показываться иначе, как с диадемой на голове, побудило его объявить, что он один будет как повелителем, так и судьей в своих владениях. В каждом слове, в каждом поступке сын Ануширвана обнаруживал, что ему совершенно чужды добродетели его отца. Его жадность подвергла солдат лишениям; его завистливое своенравие унижало сатрапов; дворец, трибуналы и воды Тигра были обагрены кровью невинных, и тиран радовался страданиям и казни тринадцати тысяч жертв. Он иногда снисходил до оправдания своих жестокостей тем, что опасения персов могут породить ненависть; а их ненависть может привести их к восстанию; но он забывал, что его собственная вина и его собственное безрассудство внушали те чувства, которыми он был недоволен, и подготавливали тот взрыв, которого он основательно опасался. Выведенные из терпения продолжительными угнетениями и не предвидевшие конца своим страданиям, города Вавилон, Суза и Кармания подняли знамя восстания, а владетели Аравии, Индии и Скифии отказали недостойному преемнику Ануширвана в уплате обычной дани. Римляне опустошали пограничные округа Месопотамии и Ассирии, то предпринимая медленную осаду городов, то вторгаясь внутрь страны; один из их военачальников воображал, что он идет по стопам Сципиона, а солдат воодушевлял чудотворный образ Христа, кроткий лик которого никогда бы не следовало выставлять перед фронтом армий. В то же самое время на восточные провинции Персии напал великий хан, перешедший через Окс во главе трех- или четырехсот тысяч турок. Неосторожный Ормузд принял вероломное предложение их опасной помощи; городам Хорасана или Бактрианы было приказано отворять перед ними свои ворота; движением варваров к горам Гиркании обнаружилось тайное соглашение между турецкими и римскими армиями, а совокупное действие этих армий могло ниспровергнуть трон Сасанидов.
Персию погубил царь; ее спас герой. После восстания Варана, или Бахрама, сын Ормузда заклеймил его названием неблагодарного раба; но в этом укоре сказалась лишь гордость деспота, так как Бахрам происходил от древних князей Реев, то есть от одного из тех семи родов, которые по своим блестящим и существенным прерогативам стояли выше всей остальной персидской знати. При осаде Дары Бахрам выказал свою храбрость на глазах Ануширвана и как от этого царя, так и от его сына получал повышения по службе, состоя то в звании главного начальника армий, то в звании наместника Мидии, то в должности главного начальника дворцового управления. Народное предсказание, что он будет спасителем Персии, могло быть вызвано его прежними победами и его необыкновенной наружностью; в данном ему прозвище
