Закат и падение Римской империи. Том 5

общественной жизни и случайные недоразумения касательно порядка судопроизводства, а словесные или письменные мнения юрисконсультов составлялись согласно с требованиями здравого смысла и законов. Они дозволяли присутствовать на этих совещаниях молодым людям, принадлежавшим к их сословию или к их семейству; их дети пользовались более приватными уроками, и род Муция долго славился знанием гражданского права, переходившим от отца к сыну. Второму периоду, который был блестящим веком юридической учености, можно уделить промежуток времени от рождения Цицерона до вступления на престол Александра Севера. Была выработана система, были основаны школы, были изданы сочинения, и как живые, так и умершие писатели способствовали образованию учащихся. Tripartite Элия Пета, прозванного Catux, хитрым, хранилось как самое древнее сочинение о юриспруденции. Слава цензора Катона сделалась еще более блестящей благодаря его трудам по части юриспруденции и трудам его сына; имя Муция Сцевола сделалось еще более славным благодаря тому, что его носили три знатока правоведения; но честь усовершенствования этой науки приписывалась их ученику и другу Туллия Сервию Сульпицию, и длинный ряд юристов, блестевших одиноким блеском во времена республики и при Цезарях, окончательно завершился почтенными именами Папиниана, Павла и Ульпиана. Эти имена, равно как разнообразные заглавия их сочинений, дошли до нас, а пример Лабеона может дать нам некоторое понятие об их трудолюбии и плодовитости. Этот замечательный юрист времен Августа разделял свое время между городской жизнью и деревенской, между деловыми занятиями и авторской деятельностью, и плодом его уединенной жизни были четыреста трактатов. Что касается собрания сочинений его соперника Капитона, то мы имеем положительное указание на двести пятьдесят девятый трактат этих сочинений, и немногие преподаватели законоведения высказывали свои мнения менее чем в одной сотне трактатов. В третьем периоде, простиравшемся от царствования Александра Севера до царствования Юстиниана, оракулы юриспруденции почти совершенно безмолствовали. Любознательность была вполне удовлетворена; трон занимали тираны и варвары; деятельность ума была направлена на религиозные распри, и профессора Рима, Константинополя и Бейрута скромно довольствовались повторением наставлений своих более просвещенных предшественников. Из медленных успехов и быстрого упадка этих юридических занятий можно сделать тот вывод, что они требуют внутреннего спокойствия и высокого умственного развития. Громадное число плодовитых правоведов, занимающих промежуточное пространство между блеском и упадком, доказывает нам, что можно посвящать себя этим занятиям и писать такие сочинения, располагая лишь очень обыкновенной дозой здравомыслия, опытности и трудолюбия. Гений Цицерона и Виргилия стали более ценить после того, как в течение нескольких веков не появилось ни одного писателя ни похожего на них, ни равного с ними; тем не менее самые знаменитые преподаватели правоведения были уверены, что оставляют после себя таких учеников, которые равняются с ними или превзойдут их заслугами и репутацией.

Юриспруденция, грубо приспосабливавшаяся к нуждам первых римлян, была очищена и усовершенствована в седьмом столетии, после основания города, благодаря содействию греческой философии. Сцеволы черпали свои познания из практики и из опытности; но Сервий Сульпиций был первый юрист, положивший в основу своего искусства определенную и всеобщую теорию. Чтобы распознавать истину и ложь, он принимал за непреложное мерило логику Аристотеля и стоиков, возводил частные случаи в общие принципы и осветил эту бесформенную массу правильным ее распределением и своим красноречием. Его современник и друг Цицерон отклонял от себя репутацию юриста по профессии; но юриспруденция его отечества была украшена его несравненным гением, превращавшим в золото все, к чему он прикасался. По примеру Платона он придумал организацию республики и составил для этой республики трактат о законах, в котором старался доказать, что мудрость и справедливость римских учреждений имеют небесное происхождение. Согласно его возвышенной гипотезе, весь мир составляет одну громадную республику; и боги, и люди, имея одну и ту же сущность, состоят членами одного и того же общества; разум предписывает естественные и международные законы, и все положительные установления, как бы они не изменялись случайностью или обычаем, истекают из требований справедливости, которые Божество вложило в душу каждого добродетельного человека. От этих философских мистерий он мягко устраняет скептиков, которые не хотят верить, и эпикурейцев, которые не хотят действовать. Так как эти последние уклоняются от всяких забот о республике, то он советует им предаваться дремоте в их тенистых садах. Но он смиренно просит новую академию не прерывать своего молчания, так как ее смелые возражения слишком скоро разрушили бы красивую и стройную постройку его возвышенной системы. Платона, Аристотеля и Зенона он выдает за единственных руководителей, способных снабдить гражданина орудиями и познаниями для исполнения обязанностей общественной жизни. Броня стоиков признавалась самой прочной, и ее чаще всего употребляли в школах законоведения как для пользы, так и для украшения. Из наставлений, которые преподавались в Портике, знатоки гражданского права учились жить, рассуждать и умирать; но они в некоторой мере впитали в себя предрассудки секты, склонность к парадоксам, упорство в спорах и мелочную привязанность к словам и к буквальным различиям. Превосходство формы над содержанием было введено для того, чтобы охранить право собственности, а понятие о равенстве преступлений поддерживается мнением Требация, что тот, кто коснулся уха, коснулся всего тела, а тот, кто украл связку ржи или бочку вина, так же виновен, как тот, кто украл бы всю рожь или все вино.

И военное ремесло, и красноречие, и изучение права открывали гражданину путь к почетным должностям, а эти три профессии иногда приобретали особый блеск вследствие их соединения в одном и том же лице. Ученость претора, издававшего эдикт, придавала его личным мнениям особый вес и преимущества; мнение цензора или консула выслушивалось с уважением, а сомнительное истолкование закона могло находить для себя опору в добродетелях или в триумфах юриста. Ухищрения патрициев долго охранялись покровом таинственности, а в более просвещенные времена свобода исследований установила общие принципы юриспруденции. Трудные и сложные вопросы разъяснялись диспутами на форуме; правила, аксиомы и определения допускались в качестве подлинных внушений разума, и одобрение преподавателей права влияло на практику судебных трибуналов. Но эти толкователи не могли ни издавать законов, ни приводить их в исполнение; и судьи могли пренебрегать авторитетом даже таких знатоков, какими были Сцеволы, так как этот авторитет нередко бывал ниспровергнут красноречием или лжемудрствованием искусных адвокатов. Август и Тиберий были первыми императорами, превратившими науку теоретиков гражданского права в полезное для себя орудие, а раболепные усилия этих юристов приспособили старую систему к духу и целям деспотизма. Под благовидным предлогом, что нужно охранять достоинство этого искусства, право подписывать юридические мнения, имеющие действительную силу, было предоставлено лишь знатокам из сенаторского звания или из всаднического сословия, выбор которых был предварительно одобрен монархом, и эта монополия существовала до тех пор, пока Адриан не восстановил свободу этой профессии в пользу каждого гражданина, считавшего себя достаточно способным и сведущим. Тогда произволом претора стали руководить указания его наставников; судьям было приказано держаться как буквы закона, так и его истолкований, а употребление приписей к духовным завещаниям было достопамятным нововведением, которое было утверждено Августом по совету юристов.

Самая абсолютная воля может требовать от судей согласия с юристами только при том условии, чтобы сами юристы были согласны между собой. Но положительные правила часто бывают плодом привычки и предрассудка; и самые законы и язык, на котором они изложены, двусмысленны и произвольны; когда рассудок не способен разрешить сомнения, склонность к спорам разжигается от зависти соперников, от тщеславия наставников, от слепой преданности их учеников; и римская юриспруденция разделилась между двумя когда-то знаменитыми сектами прокулианцев и сабинианцев. Два знатока римского права, Атей Капитон и Антистий Лабеон, были украшением мирных времен Августа; первый из них пользовался милостями своего государя, а второй был еще более знаменит тем, что пренебрег этими милостями и оказывал упорное, хотя и бесплодное, сопротивление римскому тирану. На их трудах по части юриспруденции отразилось различие их характеров и принципов. Лабеон был привязан к формам старинного республиканского управления, а его соперник освоился с более выгодным для него характером зарождавшейся монархии. Но царедворец всегда бывает раболепен и покорен, и Капитон редко осмеливался отступать от мнений или, по меньшей мере, от заявлений своих предшественников, между тем как смелый республиканец, высказывал свои самостоятельные мнения, не опасаясь ни парадоксов, ни