тогда он стал держать знамя окровавленными обрубками обеих рук, пока не упал на землю от пятидесяти ран. 'Вперед,— воскликнул ставший на его место Абдаллах,— не робей; нам достанется или победа, или рай'. Копье одного римлянина решило его участь; но выпавшее из его рук знамя было поднято меккским новообращенным Халидом; в его руке переломились девять мечей, а своим мужеством он сдержал и отразил христиан, несмотря на то, что на их стороне было численное превосходство. На происходившем в лагере ночном совещании он был избран начальником; на следующий день его искусные маневры доставили сарацинам победу или, по меньшей мере, возможность отступить, и Халид сделался известен и своим соотечественникам, и своим врагам под громким прозвищем Меча Божия. С церковной кафедры Мухаммед с пророческим увлечением описывал блаженство мучеников, погибших за святое дело; но у себя дома он выказывал свойственные человеческой натуре чувства: после смерти дочери Зеида один из его последователей застал его в слезах. 'Что я вижу?'— воскликнул удивленный посетитель. 'Вы видите,— отвечал пророк, — друга, оплакивающего утрату самого верного из своих друзей'. После завоевания Мекки повелитель Аравии сделал вид, будто намерен предупредить начало военных действий со стороны Ираклия и торжественно объявил римлянам войну, нисколько не стараясь скрывать трудность и опасность такого предприятия. Мусульмане упали духом: они стали отговариваться, ссылаясь на недостаток денег, лошадей и провианта, на приближавшееся время жатвы и на невыносимую летнюю жару. 'В аду гораздо жарче',— сказал с негодованием пророк. Он не захотел силой заставлять их идти на службу, но по возвращении домой наказал главных виновников отлучением от церкви на пятьдесят дней. Этот отказ от службы выставил в более ярком свете достоинства Абу Бекра, Османа и трех преданных приверженцев, которые готовы были жертвовать и своей жизнью, и своим состоянием, и под знаменем Мухаммеда выступили десять тысяч всадников и двадцать тысяч пехотинцев. Во время похода пришлось выносить очень тяжелые лишения: усталость и жажда усиливались от жгучих и гибельных для здоровья степных ветров; десять человек поочередно ехали на одном верблюде, и войска были доведены до позорной необходимости утолять жажду мочой этого полезного животного. На половине дороги, в десяти днях пути от Медины и от Дамаска, они отдохнули подле рощи и источника Табука. Мухаммед не пожелал идти далее: он объявил, что удовлетворен миролюбивыми намерениями восточного императора, а, по всей вероятности, испугался его приготовлений к войне. Но деятельный и неустрашимый Халид повсюду наводил ужас одним своим именем, и пророк принял изъявления покорности от различных племен и городов, разбросанных на пространстве от Евфрата до Аилаха у входа в Чермное море. Своим христианским подданным Мухаммед охотно даровал личную безопасность, свободу торговли, обеспечение собственности и дозволение исповедовать их религию. Они не были в состоянии воспрепятствовать его честолюбивым замыслам, потому что не могли найти надежной опоры в тех немногочисленных арабах, которые исповедовали христианство. Последователи Иисуса стали дороги врагу иудеев, и собственные интересы завоевателя заставляли его быть снисходительным к тем, кто исповедовал самую могущественную из всех религий на земле.
До шестидесяти трех лет Мухаммед обладал достаточными силами, чтобы исполнять все мирские и духовные задачи своей миссии. Его припадки падучей болезни были нелепой клеветой со стороны греков и во всяком случае должны бы были возбуждать скорей сострадание, чем отвращение; но он серьезно верил в то, что одна жидовка отравила его в Хайбаре из мщения. В течение четырех лет здоровье пророка все слабело; его недуги все усиливались, и он умер от двухнедельной лихорадки, от которой минутами терял рассудок. Лишь только он понял опасность своего положения, он показал своим единоверцам назидательный пример смирения и покаяния. 'Если найдется человек, которого я несправедливо подверг бичеванию,— сказал пророк с церковной кафедры,— пусть он вымещает свою обиду на моей собственной спине. Запятнал ли я репутацию кого-либо из мусульман? Пусть он заявляет о
Это разрешение было дано, и немедленно, вслед за тем Мухаммед впал в предсмертную агонию; его голова покоилась на коленах его любимой жены Аиши; от сильных страданий с ним сделался обморок; придя в себя, он устремил в потолок глаза, в которых еще была видна энергия, но его голос ослабел, и следующие последние слова были им произнесены отрывочно, хотя и ясно: 'О Боже!... прости мои прегрешения!.. Да... Я иду... к моим товарищам, которые на небесах'; затем он спокойно испустил дух на ковре, который был разложен на полу. Это печальное событие приостановило экспедицию, приготовленную для завоевания Сирии; армия остановилась у ворот Медины, и вожди собрались вокруг своего умирающего повелителя. Город и в особенности дом, в котором жил пророк, сделались сценами громких выражений скорби или безмолвного отчаяния: только фанатизм был способен уловить луч надежды и утешения. 'Как мог умереть тот, кто наш свидетель, наш заступник, наш ходатай перед Богом? Бог тому свидетель, что он не умер; подобно Моисею и Иисусу, он впал в святое усыпление и скоро возвратится к своему верному народу'. На свидетельство чувственных органов не обращалось внимания, и обнаживший свой меч Омар грозил, что отрубит головы у тех неверующих, которые осмеливаются утверждать, что пророка уже нет в живых. Смятение стихло благодаря влиянию и хладнокровию Абу Бекра. 'Кому вы поклоняетесь,— сказал он, обращаясь к Омару и к собравшейся толпе, — Мухаммеду или Богу Мухаммеда. Бог Мухаммеда вечен, но пророк такой же смертный, как мы сами, и согласно со своим собственным предсказанием подвергся общей участи всех смертных'. Самые близкие родственники Мухаммеда с благоговением сами похоронили его на том месте, где он испустил дух; его смерть и погребение придали Медине значение святого города, и направляющиеся к Мекке бесчисленные пилигримы нередко сворачивают в сторону, чтобы исполнить добровольный долг благочестия перед скромной гробницей пророка.
От меня, быть может, ожидают, что, закончив жизнеописание Мухаммеда, я взвешу его пороки и добродетели и разрешу вопрос, какое название более прилично этому необыкновенному человеку,— название ли энтузиаста или название обманщика. Если бы я находился в близких личных сношениях с сыном Абдаллаха, такая задача все-таки была бы трудна и успех в ее разрешении был бы сомнителен; но на расстоянии двенадцати столетий я с трудом различаю черты его физиономии сквозь облако фимиама, и даже если бы я мог верно изобразить его личность в один из моментов его жизни, этот портрет не мог бы быть похож, и на жившего на горе Гере отшельника, и на меккского проповедника, и на завоевателя Аравии. Виновник столь громадного переворота, по-видимому, был по природе склонен к благочестию и к созерцательной жизни; когда женитьба освободила его из-под гнета материальной нужды, он не искал тех путей, которые ведут к удовлетворению честолюбия и корыстолюбия; до сорока лет он вел невинную жизнь, и если бы умер в это время, его имя было бы никому не известно. Понятие о единстве Божием в высшей степени сообразно и с природой, и с рассудком, и из одного разговора с иудеями и с христианами он мог вынести презрение и ненависть к идолопоклонству жителей Мекки. И долг человека, и долг гражданина побуждал его распространять учение, спасающее душу, и высвободить свою родину из-под владычества греха и заблуждения. Энергия ума, непрестанно устремленного на один и тот же предмет, способна
