— Я больше никогда не буду вести себя с тобой так беспечно.
Диана глубоко вдохнула.
— Тебе не кажется, что сейчас это прозвучало искреннее, чем когда-либо?
— Да. — Скоро сядет солнце, а пока они смотрели, как по обшивке корабля плещут тёмные волны. Их каюты располагались на нижней палубе — конечно, отдельные — но ни Генри, ни Диана не хотели уходить с палубы, пока город, в котором они столь счастливо воссоединились, окончательно не скрылся за горизонтом. — Так и есть. Я не могу вообразить, что за жизнь у меня была прежде. Не могу вообразить ещё одну долгую разлуку с тобой.
Вызванная качкой тошнота смешалась с головокружением, накрывавшим Диану всякий раз, когда внимание Генри сосредотачивалось на ней. Диана прильнула к нему и напомнила себе, что надо дышать. В голосе Генри слышались твердая решимость и сила, а также брезжило обещание, которого она ждала долгие месяцы.
— Я не могу и думать о возвращении к старому жизненному укладу, не после того, что мы с тобой пережили. Диана… Я всегда хотел только тебя. Тебя. Тебя я должен был назвать своей женой.
Тошнота утихла при слове «женой». Бодрящий морской воздух, наполняющий ноздри и холодящий уши, приносил с собой кристальную ясность. Нутро Дианы словно окатило патокой, и она ласково прошептала на ухо Генри:
— Когда-то ты подарил мне украшение с гравировкой «Моей невесте». И, знаешь, я подумала, что это всерьез.
— Да, я знаю.
Диана отвернулась от бортика, чтобы взглянуть на четкий профиль загорелого лица Генри. Кожа обветрилась, а яркий свет заставлял влюбленных щуриться.
— В любом случае, ничего не будет так, как прежде. Не сейчас, когда мы были вместе так далеко от дома. Не сейчас, когда я нашла тебя, одного солдата из тысяч, в чужом городе. Просто не сможет.
Генри покачал головой и печально вздохнул:
— Но у нас впереди так много сложностей.
Диана немного отвернулась от него, но продолжала смотреть ему в глаза, слегка скривив ротик. Прежде она никогда даже на секунду не видела Генри настолько неуверенным в себе, неспособным представить, что его ждет, особенно в отношении девушки, так мало познавшей любовь, как она. В свое время он перевернул её мир вверх дном, поскольку слыл известным распутником, а она была лишь на вторых ролях при сестре.
— Генри… — прошептала Диана самым ласковым голосом, на какой была способна, и сомкнула руки вокруг его талии.
— Да?
— Ни ты, ни я не сможем вернуться. Ни в Гавану, ни в прежнюю жизнь, даже если захотим, — она осторожно подбирала слова, невольно приходившие ей на ум. — Сейчас мы не сможем влиться в высший свет Нью-Йорка, даже если попытаемся. Он таит много трудностей, но как суждения и неодобрение этих людей помешают нам видеться? Ведь мы, в конце концов, любим друг друга.
— Ди… — Генри снова с трудом сглотнул. На этот раз он проглотил грусть, и боль прежних поступков оставила лишь едва заметный отпечаток на его лице. — Я не хочу, чтобы ты была мне всего лишь любовницей.
Корабль покачивался на волнах, а на беленых досках нижней палубы двое солдат наблюдали за тем, как обнимаются влюбленные, словно намереваясь попытать счастья на борту. Но Диана никогда прежде не чувствовала себя увереннее, чем сейчас. Тошнота почти прошла, и теперь Диана знала, что выросла достаточно, чтобы внезапно и так ясно увидеть, что мужчины могут быть слабым полом. Даже такие парни как Генри в подобные минуты ударяются в сентиментальность, и Диана поняла, что сейчас именно ей придется быть смелой и выложить карты на стол. И она улыбнулась терпеливой улыбкой, начав говорить так, словно рассказывала ему сказку:
— Но так будет не всегда, как и всё прочее, и я не против быть любовницей, если буду твоей любовницей. — Они склонились друг к другу, соприкоснувшись лбами. Внезапно перспектива пожертвовать достоинством ради него, ради большой любви, показалась Диане героической. — Как я могу не хотеть стать твоей любовницей, когда так сильно тебя люблю?
Генри лишь кивнул. Их прижатые друг к другу головы покачивались в мерном ритме дыхания океана. Прямо за спиной Дианы пролетела чайка, и девушка удивилась, что они ещё так близко к земле. Вокруг простиралось зеленовато-серое море, и покидаемый влюбленными город заволокло плотными тучами, сквозь которые порой прорывались последние в тот день солнечные лучи. Или в любой день, если смотреть на эту картину глазами Генри и Дианы. Место, куда они держали путь, взгляды, которые неизбежно будут к ним прикованы, — пока что Диана не могла их себе представить. Она прижалась к Генри в этом срединном месте и поняла, что её крошечное сердце счастливо находиться там, где бьется прямо сейчас.
Глава 12
В особняке Кэрнсов на самом респектабельном отрезке Мэдисон-авеню все было на своих местах, и в воздухе витала атмосфера процветающего благоденствия. Кухарка впервые готовила ужин на всех женщин семейства Холланд. У Элизабет выдалась трудная неделя, но днем ей наконец удалось отдохнуть. И теперь, когда она привела все в порядок, и это место стало намного больше похожим на дом, на щеки Элизабет вернулся здоровый румянец. Так она думала, немного задержавшись перед украшенным лентами зеркалом в своей спальне. За её спиной в алькове стояла кровать с белоснежным балдахином, а стены были оклеены обоями гранатового цвета. Элизабет всегда отличалась светлой кожей, но сейчас, изучая своё отражение в зеркале, подумала, что цвет её лица стал немного розоватым, как любил Уилл. С того дня, когда она узнала о его успешном вложении в землю, в которой скрывалась нефть, Элизабет одевалась только в черное, втайне изображая преданную вдову, но даже глухое черное платье — как не могла не заметить девушка — не делало её стройнее.
Скоро в эти двери войдет Диана, и Элизабет уже почти воочию представляла, как та в ожидании объятий раскинет руки и воскликнет: «Какая же ты огромная!». Несмотря на грозный тон материнской записки, Элизабет понимала, что пожилая леди вздохнула с облегчением, когда блудная младшая дочь вернулась под её крыло. И Элизабет ещё больше радовалась, что у неё такой красивый дом, думая, как встретит в нем сестру. Всю неделю она, как пчелка, облагораживала особняк, и теперь была счастлива, что трудилась без остановки, поскольку в эту минуту ей хотелось поприветствовать Диану как полагается.
Конечно, была и другая, едва заметная, причина того, что Элизабет постоянно чем-то занималась: любая длительная пауза вновь возвращала её мысли к документу, связавшему их с Уиллом имена задолго до свадьбы. Элизабет хотела знать, как отец догадался об их связи. Неужели Уилл сам ему признался? Но ответа на эти вопросы она никогда не получит, поскольку оба человека, способные их дать, мертвы. И желудок Элизабет наполнялся кислотой ещё и потому, что её муж, чьим именем её теперь звали в обществе, мужчина, поклявшийся защищать её, и которому она поклялась служить, так давно знал об этом и словом не обмолвился. Тихий внутренний голос в голове Элизабет настаивал, что Сноуден не должен прикасаться к тому, что предназначалось ей и Уиллу.
