человек, у которого нет души, черствый хлеб – хлеб, из которого ушла влага). Вспомним о том, что по славянским верованиям душа питалась только паром от пиши, а на поминках часто на стол клали свежевыпеченный хлеб, чтобы душа могла полакомиться его испарениями (СМ).
3. Эмоциональная девушка, женщина. Эту коннотацию, возможно, следует связывать с коннотацией под номером 1 через расширение значения: душа радуется, ликует, поет, томится, рыдает и пр., однако сам этот образ никак не конкретизируется и описывается исключительно через эмоциональные человеческие проявления.
Из приведенного описания также хорошо видно, что душа – начало пассивное и часто страдательное (развитие первой коннотации), она не может самостоятельно совершать действия и не может быть использована человеком для совершения действий. В свете этого замечания становится хорошо видна функция духа по отношению к душе – начала высшего, независимого, мужского, активного, оплодотворяющего. Однако мы не будем здесь рассматривать это понятие, так как оно, с нашей точки зрения, никоим образом не может быть отнесено к воображаемым внутренним органам человека и не может описываться с точки зрения наивной анатомии. В заключение добавим лишь, что душа мыслится русскими как некий национально специфический орган: выражение русская душа – понятие целостное и разработанное в русской культуре, в то время как о французской или китайской душе мы никогда не говорим, с уверенностью используя в этом значении понятие национальный характер.
Мы уже упоминали о том, что совесть первоначально – «со-ведение, знание, разделяемое многими», следовательно, знание, которое лежит в основе коллективной оценки и коллективных действий. Это слово зафиксировано с XI века со значением разумение, понимание, знание, согласие, указание, чистота (ЭСРЯ). Слово это – калька с греческого, в отличие от другой кальки, французской conscience – сознание, со-знание – с латинского.
Различное происхождение этих двух слов, русского из греческого языка и французского из латыни, во многом объясняет существеннейшее расхождение их значений и употребления. Понятие совести – центральное в современном славянском мире и мифе и явно периферийное в романских языках, использующих для обозначения и совести, и сознания одно и тоже слово ( conscience ). В романские языки conscience пришло не из религиозных текстов, как в славянские, а из научных, где оно активно употребляется и по сей день. В обыденной речи слово сознание также используется, хотя и не слишком часто, но его значение никак не связано с христианскими догмами и идеями внутреннего арбитража и наказания за провинность.
В. Даль определяет русское слово совесть как нравственное сознание, тем самым невольно подчеркивая больший объем понятия сознания по отношению к совести: нравственное чутье или чувство в человеке, внутреннее сознание добра и зла, тайник души, в котором отзывается одобрение или осуждение каждого поступка; способность распознавать качество поступка; чувство, побуждающее к истине и добру, отвращающее ото лжи и зла, невольная любовь к истине, добру, прирожденная правда в различной степени развития (ТС). Контексты, которые приводит В. Даль, помогают нам увидеть некоторые основополагающие особенности образного воплощения совести, существенно развитые в современном языке: робка совесть, пока ее не заглушишь; от совести (от Бога) не утаишь; угрызения совести: беззуба, а с костьми сгложет; совесть спать не дает; в ком стыд, в том и совесть (ТС).
В современной русистике о совести писали немало. Наиболее интересное, с нашей точки зрения, описание совести мы находим у Ю. Д. Апресяна в его статье «Образ человека по данным языка», воспроизведенной затем в его двухтомном собрании сочинений (12). Ю. Д. Апресян противопоставляет волю и совесть, считая, что первое – приведение в действие, второе – торможение. Мы не вполне разделяем такую оппозицию, полагая, что совесть также может служить стимулом к действию, равно как и воля может выражаться в целенаправленном торможении, в стимулировании недействия (например, в таких контекстах: имей совесть, верни ему деньги; но: напряги волю и не пей). Ю. Д. Апресян справедливо настаивает на том, что совесть – некое существо внутри человека, выполняющее роль строгого внутреннего судьи. Этот внутренний судья всегда нацелен на добро, обладает безошибочным чувством высшей справедливости и императивным началом.
Сочетаемость русского слова совесть настолько полно описывает образ, соответствующий этому понятию, что можно на основе этих сочетаний выстроить целый рассказ: «Если человек слышит голос совести, прислушивается к нему и поступает по совести, делает так, как подсказывает ему совесть, то в награду он получает чистую спокойную совесть. Если он заглушает ее в себе, поступает против нее, тогда совесть мучит его, не дает ему покоя, терзает, гложет. Неправильный поступок лежит тяжелым грузом на его совести, он испытывает угрызения совести. Если человек пытается заглушить в себе совесть, то она может проснуться, пробудиться и заговорить в нем».Учитывая приведенные контексты, о совести по-русски мы говорим так:
слышать, слушать голос своей совести, прислушиваться к своей совести;
совесть говорит, подсказывает, советует, велит;
совесть терзает, мучит, гложет, грызет, снедает;
совесть просыпается, пробуждается, шевелится;
чистая, спокойная совесть;
капля совести, остатки совести;
отвечать перед своей совестью, советоваться со своей совестью;
заглушать в себе голос совести;
иметь, забыть, потерять совесть (СССРЯ, РМР, ССРЯ, СРС, СРЯ).
Из приведенной сочетаемости мы видим, что совесть представляется в русской современной мифологии как:
1. Судья, который не только судит, но и советует. Мы видим, что у этого образа акцентирован рот: совесть не только говорит, но и гложет, грызет и т. д. Глаз, о котором мы говорили в начале главы, в современном сознании совершенно исчез, но связь рта и глаза отмечается многими исследователями древней символики, которые утверждают также, что символы звучания, свечения и горения обычно связываются.
2. Червь. Символике рта, как и символике огня, присущи две стороны: созидательная (как в речи) и разрушительная (поглощающая). Отмечается также, что рот является точкой, где сходятся внутренний и внешний мир. Помимо этого, рот дает доступ во внутренний мир, а пасть дракона – в подземный (СС). Мы видим, что символика, связанная со ртом, инвариативно указывает на некоторые отличительные черты совести: одушевленность, связь с энергией огня (и энергия огня, и энергия речи – мана – суть психическая энергия), судейские и карательные функции, также связанные со словом и огнем, а также локализация совести внутри человека, возможно, в его душе
(внутренний мир). Особые способы наказания, которые приписываются совести: грызть, глодать, снедать – характерны для загробных пыток (вспомним у Даля: беззуба, а с костьми сгложет – явный намек на червей). И это, по нашему убеждению, сугубо христианский мотив: погубишь душу, не обретешь бессмертия, сожрут тебя в бренной земле мерзкие черви (14). Такой червь живет, по русским представлениям, и в человеческой душе – это и есть карающая совесть. Отчасти сюда же может быть отнесен ряд совесть просыпается, шевелится .
3. Жидкость. Очевидны рудименты двух образов – совести-жидкости ( капля совести, остатки совести) и совести-предмета (иметь, потерять совесть). Первая коннотация связывается нами с особыми отношениями совести и души: многие контексты убеждают нас в том, что совесть локализуется, также как и душа, в груди человека, и, возможно, совесть, часто проявляясь эмоционально, мыслится как часть души, образ которой мы уже описали. Коннотация «предмет» может приравнивать совесть к своду законов (законодательная функция совести): потерял совесть – значит, потерял нравственные ориентиры, кодекс поведения, правила, продиктованные совестью.
Русское понятие ума – особенное. Слово это выделяется из синонимического ряда, в котором находится (разум, рассудок, интеллект), сразу тремя признаками – максимальным объемом понятия, самым частотным употреблением и своим происхождением: ум – единственное из всего ряда слово, идущее из греческого языка и прошедшее через церковнославянский язык. Возможно, именно поэтому понятие ума – специфически славянское, перевод его на романские языки затруднен и требует от переводчика всякий раз особых усилий и осознанных потерь принципиально важных оттенков смысла.
Очевидно, что
