Заинтересовавшись этим странным явлением, я двинулся по конской тропе вверх и вскоре вышел на небольшую каменистую площадку с редкими кустиками. Площадку со всех сторон обступали скалы – внимательно осмотревшись, я не обнаружил другого выхода или даже отдаленного намека на него. Этакий природный тупик, каменный мешок, сооруженный по прихотливой воле природы в угоду злым силам.
Прошвырнувшись по площадке, я обнаружил в нескольких местах довольно свежие катыши конского навоза и пришел к выводу, что совсем недавно здесь кто-то был.
– И чего вам здесь надобно, красивые мои? – озабоченно пробормотал я, принимаясь ощупывать скальные стены и двигаясь по часовой стрелке в обход площадки. Сумерки уже имели место – они медленно загустевали и обещали скоро трансформироваться в кромешную тьму, в которой отыскать что-либо представлялось весьма проблематичным. То, что я хотел найти, нужно было обнаружить до наступления темноты – в противном случае мне предстояло ночевать на голых камнях, а данная перспектива меня совсем не устраивала.
А что, собственно говоря, я хотел найти? Если честно признаться – черт его знает! Какой-либо конкретной цели в тот момент я не имел, а действовал наобум, по наитию. После того как Мурат рассказал о странном происшествии в Халашах, я стал воспринимать дикого мужлана Рашида в ином аспекте. О хозяине Сарпинского ущелья ходили самые странные слухи, которые многие воспринимали не иначе, как очередные зоновские сплетни – веселые и мрачноватые. Я также не придавал этому особого значения: в нашем кругу могут наговорить все что угодно, и разобраться, где заканчивается правда и начинается очередная байка, порой невозможно – ЗОНА сама по себе похожа на жутковатую сказку – чем дальше, тем страшнее… Так вот – сегодня Рашид окончательно добил мое воображение, проявив недюжинные познания в английском – этого я от него никак не ожидал.
– Мы, таксидермисты, парни плечисты. Нас не заманишь сиськой мясистой… Угу-угу… – в раздумье пробормотал я, добравшись до небольшой ниши в скале, скрытой за чахлым кустиком. С обеих сторон от ниши скала была покрыта трещинами. Всматриваясь в последних лучах заходящего солнца в эти трещины, я внезапно обнаружил в их расположении некую закономерность. Так-так… Что же меня смущало в этих слухах о Рашиде, что настораживало и не давало покоя последние сутки? Каждый уважающий себя горец – отличный семьянин. Иметь крепкую семью, хозяйственную жену и кучу здоровых умных детишек – это престиж, это, если можно так выразиться, для чеченца просто обязаловка. На равнине он может вытворять все что угодно, но по месту проживания обязан являть своим поведением пример в соблюдении целого свода древних обычаев, одним из основных в ряду которых является добропорядочность. Что это значит? Значит это, что, если слухи о Рашиде – не досужий вымысел, а базируются на реальной основе, должен быть у этого мрачного типа где-то неподалеку от постоянного места проживания какой-то схрон. Какое-то логово, где этот мужлан втихаря занимается мерзкими делишками, которые он вынужден тщательно скрывать от соплеменников…
– Есть! – тихо прошептал я, затаив дыхание и замерев как вкопанный. Вот оно… Закономерность в расположении трещин обрела отчетливость и стала мне понятна. Осторожно просунув руку в глубь ниши, я нащупал толстое железное кольцо и потянул – тотчас же, без особого труда раздавшись в стороны, распахнулись две створки дверей, замаскированных толстым слоем породы.
Некоторое время выждав у образовавшегося отверстия, я не без содрогания шагнул в просторную пещеру и быстро обошел ее, пользуясь последними отблесками догорающего заката.
Ничего такого, что указывало бы на род занятий хозяина, здесь не было. Единственное, что меня заинтересовало, – входные двери. Обычные распашные ворота, выполненные из дубовых плах, укрепленные на мощных, хорошо смазанных петлях, которые при вращении не издавали ни малейшего скрипа. Снаружи к дубовым доскам каким-то хитрым клеем были пришпандорены куски породы, которые весьма недурственно маскировали вход в пещеру. Я стоял около нее несколько минут и умудрился потянуть за цепь только потому, что рассчитывал найти нечто в этом духе – иначе ни за что бы не догадался.
Остальной интерьер пещеры заслуживал лишь самого поверхностного описания: дубовый стол; несколько приземистых табуретов; два топчана, укрытых войлочными кошмами; могучий стеллаж для книг; сами книги – чуть более двух десятков; огромный камин-очаг без намека на вытяжку или трубу; возле стола – нечто похожее на кухонный шкаф, в котором висела на остром крюке копченая коровья ляжка, задубевшая до подошвенной твердости. Довершало антураж расположенное слева от входа хорошо оборудованное лошадиное стойло на одну персону с большущей кормушкой, полной овса. А еще в пещере была керосинка и куча свечей в трехствольных канделябрах, очевидно реквизированных, – с внешним обликом этой дыры витая медь оскаленных драконьих морд никоим образом не гармонировала.
Потянув за цепь, я закрыл входные двери, запалил два канделябра и уселся за стол, чтобы обстоятельно переварить увиденное. В пещере было сухо и относительно тепло – этакий маленький подарок от духов гор, которые не пожелали, чтобы такой славный парень мерз ночью под открытым небом и к утру весь покрылся осадками. Я вырвал из двери кухонного шкафа воткнутый кем-то тесак, подозрительно обнюхал его и, с большим трудом откромсав от коровьей ноги солидный кусок, начал не спеша его употреблять, радуясь, что в процессе всех пертурбаций последних трех месяцев лихие чеченские ребятишки не удосужились выбить мне зубы. Ох и вкусной же мне показалась железобетонная говядина! А еще мне показалось, что у хозяина пещеры довольно своеобразное представление о комфорте. Настелить дощатый пол в пещере он не удосужился, так же как и соорудить элементарную вытяжку для очага. Зато прилепил к своду пещеры подвесной потолок, сработанный из деревянных плах и прокопченный до антрацитовой черноты. Понятное дело – вытяжки нет, дым из очага за несколько сеансов насквозь пропитал свежеструганые доски, так что… А еще меня заинтересовали книги. Это были сплошь дорогие и редкие издания по технологии выделки и обработки кожи, а также несколько монографий известных египтологов, освещающих прикладные аспекты искусства мумификации, доставшиеся нам в наследство от ушедших в небытие пирамидосозидателей. Все книги были на английском языке, чему я уже не стал удивляться, а принял как должное, кроме того, в стеллаже также имелись два объемных словаря: русско-английский и наоборот.
Прикончив кусок говяжьей подошвы, я еще раз обошел помещение в поисках каких-нибудь гипотетических пакостей, не замеченных мною с первого взгляда, и принялся устраиваться на ночлег. Не желая оказаться в роли пресловутой Машеньки, попавшей по недоразумению в логово прожорливых тедди-биров, я проигнорировал наличие удобных топчанов и оборудовал себе ложе в конской кормушке, расположенной слева от входа. Вооружившись чугунной кочергой в полпуда весом, валявшейся у очага, я задул свечи и в кромешной тьме забрался в кормушку. Если кто-то пожелает ночью вломиться в пещеру, у меня будет около двадцати секунд – от момента открывания двери до завода лошади в стойло, коль скоро эта самая лошадь вообще будет. За это время я успею проснуться, разобраться в ситуации и укокошить нежданного посетителя кочергой – мне для этого даже не понадобится выскакивать из кормушки.
Утомленный дневными хлопотами, я несколько минут мужественно боролся со сном, анализируя создавшуюся ситуацию, затем сдался и провалился в царство Морфея. Подсознание тотчас же начало мстить за проявленную слабость: мне приснился чудовищный кошмар. Какие-то мертвецы, покрытые трупными пятнами и вонючей слизью, шли ко мне из разных углов пещеры и тянули свои разлагающиеся руки, желая заключить меня в объятия. Откуда-то взялся египетский фараон с пылающим аметистовым взором – этот мерзавец злобно скалился и подмигивал мне, недвусмысленно проводя указательным пальцем бинтованной руки по горлу. Кто-то, по всей видимости, еще не совсем труп, тонко выл, заходясь в животном ужасе перед уготованной ему участью, откуда-то сверху лениво сочились струйки свежей крови, образуя на полу пещеры изрядные лужи. И над всем этим безобразием застыла ухмыляющаяся бородатая харя Рашида, у которого в левой ноздре блестело обручальное кольцо моей несчастной Светланки, упокоившейся полтора года назад…
Проснулся я в холодном поту, несмотря на изрядную прохладность пещеры, и по пробуждении испытал сразу два чувства. Светящиеся стрелки моего поддельного «Ориента» показывали два с небольшим пополуночи, а в кормушку я забрался что-то около двадцати двух тридцати пяти. То есть спал я всего ничего, а ощущение было такое, будто выспался на неделю вперед. А еще я почувствовал, что меня терзает беспричинный страх. Такого со мной давненько не случалось: я многое повидал за свою недолгую жизнь и испытал столько, что вполне достало бы для целого взвода детей асфальта, желающих получить острые ощущения. За годы военной деятельности, полной опасностей и тревог, у меня выработался своеобразный условный рефлекс, некое шестое чувство, всегда безошибочно подсказывающее в
