зеленая. Ленька шевельнет большим пальцем ноги — она сядет на пятку. Почешет пятку о траву — снова на пальце усядется. И так щекочет — терпения нету. Ленька собрался было отогнать назойливую муху рукой, но вовремя вспомнил о Санчо.

— Иди сюда. Муху сгони. Видишь, на ноге сидит.

А у Санчо — самый ответственный момент: только нащупал изнутри иголкой дырочку…

— Слышишь, муху сгони!

Санчо вздохнул. Но совсем тихо — Ленька и не услышал. Отложив покрышку, Санчо согнал с ноги «хозяина» муху.

Выручил Санчо Митюшка Пузырек, появившийся во дворе. Ленька сразу про муху забыл.

— Какой принес ответ?

— Никакого.

— Я тебе дам, никакого! Ультиматум передал?

— Передал.

— И что?

— Ничего. — Митюшка поднял толстенькие плечи и добавил: — Он сказал, что ответа не будет. Что так и передай своему повелителю.

— Болван!

— Нет, он сказал, что я слуга и этот… как его… раб.

— Ах, вот, значит, как! — Ленька вскочил на ноги, подбежал к калитке, но остановился. — Ну, ладно! Они у меня теперь не так запоют! Руки-ноги им повыдергиваю! Точка! Кончилось мое терпение!

Рассказ старика

Чтобы освободить крышку бидона от проволоки, даже кусачек не потребовалось. Подсунули под ржавую проволоку свой прут, нажали, и готово: крышка свободна!

Что же там внутри? Эдик нетерпеливо сковырнул крышку, и все трое чуть не стукнулись головами — каждому хотелось поскорее заглянуть в бидон. Ни золотых монет, ни бриллиантов не было видно. Какая-то труха, сгнившее сено… Что за ерунда! Эдик перевернул бидон. Вместе с трухой на землю со стуком вывалилась желтая толстого стекла бутылка. Горлышко ее было густо замазано сургучом.

— Вино, — сказал Костя.

Эдик посмотрел желтую бутылку на свет.

— Что-то лежит… Не болтается… Вроде бумага.

— Ну, — разочарованно протянул Костя. — Клад, называется!

— Там же что-нибудь должно быть написано, — возразила Данка.

Эдик поддержал:

— Может, эта записка подороже любых драгоценностей… Ну что, разбивать будем? Через горлышко не достать.

— Бей, — сказала Данка. — Чего бояться!

Эдик цокнул молотком по донышку, и оно, словно отрезанное, отвалилось.

В бутылке лежал пожелтевший листок бумаги. На нем было что-то написано. Чернила от времени поблекли, но разобрать буквы можно было без труда.

Вот что они прочитали на листке, хранившемся в бутылке.

«2 мая 1939 г. — Торжественная клятва.

Мы, Константин Коробко и Василий Белов, принимаем на всю жизнь клятву:

1. Презирать трусость.

2. Не обижать маленьких, слабых и девчонок.

3. Ненавидеть вранье и зазнайство.

4. Любить Родину и людей, как любил наш друг Андрюша Репин.

Это письмо откопаем, когда нашей стране — СССР — будет полвека. Нам исполнится по 42.

Мы верим, что нам не стыдно будет снова прочитать эту клятву.

В чем и расписываемся своей кровью».

Тут же, внизу листка, чуть заметно проступали и сами подписи, выведенные кровью.

В первые минуты ребята как-то и сказать ничего не могли. Лицо у Эдика стало серьезным. Он вновь, строка за строкой, перечитал клятву.

А Костю больше заинтересовали подписи.

— Вот это да! — с уважением сказал он. — Кровью расписались!

— Теперь понятно, — произнес Эдик, — что искал дядька. Он же — Василий Белов, один из тех двоих… Только почему не было второго?

— Второй прийти не мог, — печально сказала Данка.

— Почему?

— Это сын нашей хозяйки, Марьи Антоновны Коробко. Она рассказывала, что ее мужа и сына убили на войне.

Костя снова вгляделся в чуть видимую подпись, выведенную когда-то кровью мальчика. «Константин Коробко». Костя. Тезка… Когда война началась, ему, выходит, всего шестнадцать было…»

— А кто такой Андрей Репин? — спросил Эдик. — Они тут пишут о нем… Это же улица так называется. Помнишь, Костя, ты еще с художником Репиным перепутал?

— Неужели в его честь названа? — удивился Костя. — Но он же пацан тогда был, раз они его своим другом считали.

— Да, лет тринадцать-четырнадцать. Наверно, это однофамилец. Какой-нибудь летчик или танкист.

— А я не согласна, — Данка взяла листок. — Смотрите, что о нем говорится: «Любить Родину и людей, как наш друг Андрюша Репин». Так о человеке пишут, когда он совершит что-то героическое…

— Мальчишка-то!

— Чему ты, Костя, удивляешься? А сколько в войну было пионеров-героев! Или возьми Гайдара. Ему еще пятнадцати не исполнилось, когда командовал ротой. А в семнадцать был командиром полка.

Костя слышал об этом впервые. Кому-то другому он бы не поверил. А Данке поверил — она привирать не станет.

— Так то — Гайдар! — Костя развел руками.

— Знаете, — сказала Данка, — пойдемте на ту улицу и кого-нибудь спросим, чьим названа она именем.

И верно! Чего спорить да гадать. И вообще интересно, кто такой этот Андрей Репин, чем знаменит он…

Улицу Андрея Репина искать долго не пришлось — она была в нескольких минутах ходьбы. Эта улица мало чем отличалась от других. Такая же тихая и зеленая, с синими и желтыми дачами, с неширокой мощеной частью проезжей дороги.

Кого же спросить?.. Вон женщина идет, красный зонтик над головой держит, чтоб солнце не пекло. Но женщина о названии улицы ничего не знала.

— Надо, по всей вероятности, у местных жителей спрашивать, — сказала она. — Я приезжая.

Вскоре они увидели высоченного, в синей рубахе старика с такой же густой бородой, как у Фиделя Кастро. Только была она у него не сплошь черная, а с проседью. Старик чинил забор. Это, без сомнения, был местный житель. Дачник не станет возиться с забором.

— Здравствуйте, дедушка! — задрав голову, сказала Данка.

И Эдик с Костей задрали головы. Вот так старик! Настоящий Гулливер!

Бородатый Гулливер опустил ножовку, которой собирался отпиливать доску, и с улыбкой посмотрел на них сверху.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

3

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату