готовности прошу поднимать руки, и… что случилось, Саша?
Не давая себе времени на размышления, она вскинула дрожащую руку:
— Я готова.
— Уже?!
Трое из-за стола глядели на нее — функция бесстрастно, женщина встревоженно, и только физрук, к чьему новому качеству Сашка никак не могла привыкнуть, щурился с явным удовольствием.
Стерх у входа на сцену нервно повел плечами:
— Вы уверены, Саша?
— Да, — она встала.
Поймала на себе взгляд Кости. Длинный тоскливый взгляд. Вспомнила эту елку с единственной гирляндой из мишуры, этот огонь в камине; вот где надо было ставить временную петлю. Она не додумалась… или побоялась. Потому что был уже горький опыт, был день в ее жизни, когда Егор повторял раз за разом: «Давай поженимся?»
Егор так и не узнал правды о закольцованном дне. При мысли об этом Сашка чувствовала почти гордость.
Чем я занимаюсь, думала она, пробираясь вдоль ряда. Я, глагол в повелительном наклонении, собираюсь первый раз
У лестницы на сцену ее встретили Портнов и Стерх.
— Удачи, — серьезно сказал Портнов, глядя поверх стекол. — Ты — лучшая.
— Все будет хорошо, — Стерх подал ей руку, помогая подняться. — Удачи, Саша. Еще полетаем.
Перед столом она остановилась, не зная, что делать дальше. Дим Димыч поднялся и поманил ее пальцем. В глубине сцены стояли столы, как в аудитории. На каждом — стакан, полный отточенных карандашей, стопка белой бумаги и бутылка минеральной воды в окружении стаканов.
— Не надо нервничать, мы ведь давно знакомы, — мнимый физрук пододвинул Сашке стул. — И мы еще будем работать на четвертом курсе. Потом на пятом. Потом вы поступите в аспирантуру, я надеюсь. А сейчас у нас всего лишь переводной экзамен, и вы должны выйти за грань. Прыгнуть выше головы. Как обычно.
За Дим Димычем виделась теперь сложнейшая структура, жутковатая и мощная — страшно было представить, что вот с
— Первые два задания минуем быстро, не так ли?
— Да.
— Приступайте.
Она попробовала карандаш пальцем — и укололась. Слизнула капельку крови. Не останавливаясь, не проверяя себя, вывела на листе цепочку связей — по памяти.
— Отлично. Теперь второе.
Сашка глубоко вздохнула. Пять мысленных процессов начинаются в один момент времени, каждый периодичен, продолжительность периода кратна…
— Спасибо, достаточно. Я знал, что для вас это не составит труда… Меня интересует третья страница.
Сашка облизнула сухие губы.
— Воды? — бывший физрук открыл бутылку минералки. Плеснул в стакан; зашипели пузырьки, облепили стеклянные стенки. — Выпейте, пожалуйста.
Сашка хлебнула и закашлялась. Выпила до дна. Экзаменатор тут же налил ей еще.
— Пейте, пейте… Вы, конечно, знаете, как выполнять «пробы» с черными фрагментами?
— Конечно, — Сашка, сама того не желая, попала ему в тон.
— Хорошо. Если вы готовы — не будем откладывать. Начинайте.
Сашка подтянула к себе поближе страницу с черным прямоугольником. С тремя белыми точками в центре. Глубоко вздохнула.
За спиной у нее напряженно шелестела бумага. Ее однокурсники готовились. Ей захотелось обернуться в последний раз, чтоб увидеть их лица, но она не решилась.
На сцене актового зала ощутимо пахло пылью. Откуда-то — из приоткрытого окна? — тянуло сквозняком. И все было залито светом; Сашка видела его даже сквозь сомкнутые веки.
— Прямо сейчас?
— Да. Начинайте, глагол.
Сашка сосредоточилась на трех белых точках — трех светящихся глазах. Задержала дыхание. Один, два, три, четыре, пять…
…Сто шестьдесят восемь, сто шестьдесят девять, сто семьдесят.
Из черноты проступил — выпрыгнул, выступил — город, окруженный высоченной стеной до неба.
Она видела его в мельчайших, подробнейших, реальнейших деталях. Город был угольный, аспидный, темно-стальной, совершенный в своей монохромности. Сашка почувствовала мрамор под босыми ногами. Прохладный камень, и нагретый камень, гладкий и шероховатый, высокие стены, узкие окна, шпили в небо…
У нее получается. Она все сделает, как надо. Там, в башне, ее ожидает чудовище. Сашка должна встретиться к ним лицом к лицу и не испугаться. Год назад это казалось невозможным. Но не сейчас; осознав свою мощь, Сашка раскинула руки, развернула крылья и взлетела.
Она росла.
Вздымалась. Вздувалась. Втягивала в себя очертания, запахи, фактуру камня. Там, где Сашка дотягивалась до города — он переставал быть аспидно-черным и делался мягко-серым, как на старинной фотографии; она присваивала себе жизнь и радость, этот дым из трубы, этот изгиб крыши, блестящий, будто под дождем, этот клочок тумана, этот величественный шпиль… Чем больше она забирала себе — тем сильнее и объемнее становилась. Цветные мысли, так медленно и неохотно проворачивавшиеся в человеческой башке, хлынули теперь потоком — нет, морем.
Она охватила ратушу. Та дрогнула, напряглась, как яйцо за секунду до рождения птенца, но Сашка мягко сдавила ее, залила, будто цементом, собственной волей. И ратуша не раскрылась, и то, что было внутри, навсегда осталось погребенным, а Сашка продолжала расти, не зная преград.
Она присвоила город. Почувствовала его в себе, как ощущают вдруг сердце в момент сильной радости или страха. И — разлилась дальше, захватывая темное небо с двумя тусклыми звездочками. Эти звезды были лишние в ее картине мира.
Лишние.
Погасить?
Она находилась — была — темным пустым пространством. И она же сидела за столом на сцене актового зала, и перед ней лежал черный «фрагмент». Экзаменатор Дим Димыч помещался за столом напротив; его лицо больше не казалось вылитым из алебастра. Он хмурился, тревожился с каждой секундой все явственнее.
Сашка зависла между точками «было» и «будет». Сейчас — впервые с того момента, как она раскрыла фрагмент, у нее возникло ощущение неправильности. Что-то идет не так.
Но ведь она все делает как надо?
С длинным скрипом открылась дверь. Одновременно повернулись головы сидящих в зале; вдоль прохода медленно, тяжело шагая по старому тусклому паркету, шел человек в очень темных очках.
Пиджак на горбатой спине Стерха треснул по шву, из прорехи выглянули стального цвета перья.
Сашка ощущала их вокруг себя, но не видела. Не люди — структуры, схемы процессов и живых существ: экзаменатор-функция. Дама Ирина Анатольевна. Физрук Дима, странно и страшно
