— Зачем тогда говорить, что подвезешь меня? — возмутилась она.
— Сказал подвезу, значит, подвезу.
— Никуда ты меня не подвезешь, — отмахнулась Клелия. — Короче, я поеду на автобусе. На самом деле даже хорошо, что он про меня забыл, у него после этих выступлений страшно портится настроение. А раз уж он меня бросил, я могу по пути заглянуть к Колину.
— Кстати, как там Колин? — тут же поинтересовался Сэмюэл, будто на Колина могли обрушиться невесть какие опасности. Клара приготовилась услышать детальное обсуждение этой темы, но Колин, похоже, Клелию не интересовал; она лишь рассеянно ответила:
— Спасибо, с ним все в порядке. Более или менее.
Клара осталась разочарована. Но Клелия тут же восполнила недостаток информации гораздо более интригующим заявлением; повязывая голову черным платком, она произнесла:
— Ну все, мне пора домой, к малышу. Они совершенно не умеют с ним обращаться — до такой степени, что я просто боюсь уходить из дому.
— Как он там, ваш малыш? — спросил Сэмюэл почти с таким же энтузиазмом, с каким раньше встретил упоминание о Роберте и о Колине.
— Спасибо, нормально, — ответила Клелия. — Только у него зубки режутся. А кроме меня, никто к нему ночью не встает. Так что я стараюсь возвращаться до того, как они лягут. Мама, так та вообще отправляется теперь спать в девять часов, настолько она уже Мартина не выносит. Хоть смейся, хоть плачь. Извини, мне нужно зайти в туалет.
— Мне тоже нужно, — сказала Клара.
Она уже целый час пыталась определить, где он находится, но безуспешно. А спросить об этом было так же невозможно, как заказать в баре виски. Она последовала за Клелией куда-то в полированные потемки, а в голове у нее теснились бесчисленные догадки, что это за Роберты, Колины, Мартины и — уму непостижимо — ребенок. Клара явно соприкоснулась с жизнью неведомой доселе сложности и интенсивности, с хитросплетениями таинственных отношений и чувств. Последние несколько лет она настойчиво противилась всему простому и ясному, в единственной надежде — обрести хаос, подобный тому, что открылся ей сегодня. Отдельные его проявления казались невероятными: Клара и вообразить не могла, что упоминание о каком-то неведомом ребенке способно представить человека в столь неожиданном свете. Точно так же ей и в голову не приходило, что отцы и матери могут играть какую-либо положительную роль. До сих пор мамаши, отцы и младенцы были для Клары воплощением простой и ясной заурядности. Она поняла, что заблуждалась относительно этих, а значит, возможно, и других сторон бытия.
Вслед за Клелией Клара миновала две двери, несколько ступенек вниз, потом двор, потом несколько ступенек вверх. Одна бы она в жизни не добралась: стрелки на табличках указывали неизвестно куда. Клара завидовала уверенно шагающей Клелии, пытаясь понять, знает та дорогу или безошибочно угадывает. Кабинок было две; Клара торопилась, чтобы Клелия не ушла без нее, но, выйдя, увидела, что та еще стоит перед зеркалом и расчесывает — точнее, раздирает расческой — свои густые волосы. На это требовалось некоторое усилие. Клара тоже причесалась и напудрила нос. Ей хотелось заговорить с Клелией, но она не знала, с чего начать. Сама Клелия молчала. Наконец, чувствуя, что момент вот-вот будет упущен, Клара, не найдя ничего лучше, спросила:
— А вы тоже пишете стихи? — решив, что это все-таки интересный вопрос, к тому же он требует хоть какого-то ответа. И ответ последовал. С недовольным видом рассматривая себя в зеркало, Клелия сказала:
— Разумеется, нет! — и в тоне, каким она это произнесла, ясно и недвусмысленно слышалось то, что иначе как грубостью назвать было нельзя. Ответ был грубым.
Клара опешила. Чего-чего, а грубости она не ожидала. Пренебрежения — возможно, холодности — весьма вероятно, безразличия — почти наверняка; но никак не грубости. Она растерялась: половина, большая половина ее сознания требовала исчезнуть, бежать подальше от такого хамства. Но в то же самое время она говорила себе: за что? Разве я это заслужила? Что такого было в моем вопросе и почему я не могла спросить ее о чем-нибудь? Мы не знакомы, она старше меня, она не имеет права мне грубить. И Клара с удивлением услышала собственный голос:
— Почему вы так со мной разговариваете?
Удивилась она потому, что впервые в жизни сказала именно то, что думала. Раньше она ничего подобного не делала и теперь ждала, что будет дальше.
Клелия повернулась, посмотрела на нее и спросила:
— Что?
Клара повторила вопрос. Клелия произнесла:
— Не понимаю. Как я с вами разговариваю? Что я такого сказала?
Клара решила, что терять уже нечего, а приобрести можно бесконечно много, и ответила:
— Как? Грубо, вот как.
Клелия уставилась на нее изумленно, но уже без раздражения.
— Проклятие. Не может быть.
— Может, — ответила Клара. — Я вам задала совершенно обычный идиотский вопрос, а вы мне нагрубили. Кстати, не такой уж он идиотский. В том смысле, что разве вы не можете писать стихи? Их многие пишут. В том числе ваш отец. Может, у вас это наследственное. Почему мне нельзя было спросить, пишете ли вы стихи?
На лице Клелии появилось смущение. В растерянности она даже принялась заново, нервными движениями, расчесывать волосы. Наконец она сказала:
— Вообще-то верно. Вы имели полное на это право. Но и я имела полное право на грубость, согласны?
— Нет, не имели. — Клара решила, что стоит рискнуть; точнее, она решила, что риск более чем оправдан. — Потому что мне и так трудно. А я считаю, что нельзя обижать человека, если он слабее вас.
Клелия задумалась.
— В принципе я с вами совершенно согласна, — сказала она наконец. — Но с чего вы взяли, что вы слабее? Что в вас такого особенного, что я должна была непременно вас пожалеть? Лучше бы вы меня пожалели и не задавали таких кретинских вопросов.
— Но вы же старше, — сказала Клара.
— Не намного, — возразила Клелия.
— Я здесь чужая, а вы нет, — настаивала Клара.
— Как вас зовут, я забыла? — спросила Клелия.
— Клара, — последовал ответ. — Клара Моэм.
— Клара, — повторила Клелия. — Красивое имя. Почти такое же красивое, как мое. Собственно, они даже похожи.
— Раньше оно мне не нравилось, — сказала Клара.
— Я пришла сюда вместе с отцом, но почему из этого непременно должно следовать, что я здесь своя? Я не имею ко всему этому никакого отношения, — продолжала Клелия. — А вы, может, как раз имеете — откуда я знаю? Я никогда сюда не хожу, я не выношу этот театр, я вообще не выношу экспериментальных постановок.
— А здесь идут экспериментальные постановки? — спросила Клара.
— Ну, разумеется, — ответила Клелия. — Вы что, не знали? Быть не может, наверняка знали.
— Нет, не знала, — сказала Клара. — Теперь вы видите, что мне действительно труднее, чем вам.
— Ничего не знать об этом театре — это, я бы сказала, поистине благо, — заметила Клелия. — Но доказательство принимается. Вы сами откуда?
— Из Нортэма, — ответила Клара. — Это город в Йоркшире. Но сейчас я учусь здесь в университете. В Куинз-колледже.
— A-а, — протянула Клелия, — тогда понятно. Английской литературой занимаетесь.
— Нет, — сказала Клара.
— Тогда вы, надеюсь, не сочтете за грубость, если я спрошу, как вас сюда занесло? Хоть убей, не
