картошки. Во впадинах щек, на висках, вокруг глаз проступила чернота. Глаза были очень ясными — таких ясных глаз у Аиры Крокодил не видел никогда.
— Мне нужен донор, — сказал Аира непривычно высоким голосом. — Только с твоего согласия.
— Да, — пробормотал Крокодил, не вполне понимая, на что соглашается.
— Давай руку.
Крокодил протянул ему ладонь. Аира схватил его за запястье и сжал так, что Крокодил зашипел. Но боль моментально исчезла. Вообще — всякая боль.
Он увидел себя деревом… нет, не деревом, а клубком сосудов, волокон и веток со многими корнями. Опустившись на колени у тела Тимор-Алка на песке, Крокодил увидел себя системой, огромной, сложной, крохотной, как зернышко манки, колоссальной, как всемирный завод. По волокнам и сосудам пульсировали вещества и влага, рвались связи, высвобождая энергию, рвались тончайшие ниточки; нежные, мохнатые, похожие на ручных крысят, приходили пиявки и высасывали жизнь, силу, кровь.
Он терял жизнь с каждой секундой. Он чувствовал, как укорачивается тень, как уменьшаются руки и ноги, слепнут глаза и останавливается сердце. Он растворялся, как мыло, таял свечкой, брошенной в костер; силы сопротивляться почти не было — так властно его обгладывали и грызли, высасывая костный мозг.
Он перестал что-либо чувствовать. Потом пришел в себя; он лежал на спине, над ним было небо, но солнце съехало куда-то в сторону, как лыжная шапочка.
— Еще можешь отдать? — спросил кто-то над ухом.
Крокодил не сумел даже открыть рот.
Прошло несколько минут, а может быть, и часов. Крокодил был счастлив обретаться в покое. Его перестали обгладывать, его оставили спокойно лежать; это был восторг, не ведомый молодым и здоровым.
Потом ему в горло влили несколько глотков воды. Две очень горячие ладони взяли его голову, как мяч, и Крокодил увидел себя надувным шариком. Он увидел себя одновременно снаружи и изнутри; внутренняя поверхность его была расписана сложными узорами. Поднимаясь все выше над условной линией горизонта, он с удивлением и огромным интересом разглядывал эти узоры, кое-где очень четкие, кое-где — только намеченные; он видел участки, где узоры смазались либо были стерты либо небрежно почерканы, будто дошкольник рисовал на обоях. Он научился различать свет и тени и поднялся, кажется, в стратосферу — но тут вдруг сделалось темно, и Крокодил целую секунду переживал неприятнейшее чувство обморока, падения в темноту. Потом у него на зубах захрустел песок.
Солнце стояло все еще высоко, только немного сдвинулось, просело за полдень. Крокодил с трудом сел; Тимор-Алк лежал на песке, все еще темном от подсохшей крови, и дышал, как спящий. Аиры нигде не было видно.
Крокодил потрогал лицо: на месте щетины обнаружилась полноценная борода. Провел ладонью по груди: от вчерашних порезов остались шрамы. Он встал, подождал, пока перестанет кружиться голова; он был очень слаб — и непонятным образом деятелен. Видел каждую песчинку в отдельности, каждую мелкую тень, и многообразие оттенков и фактур радовало его, как прикосновение шершавого полотенца радует уставшего и озябшего пловца.
Тимор-Алк лежал на спине. На его гладком черепе проступала зеленоватая щеточка быстро отрастающих волос, над верхней губой зеленели тонкие подростковые усы. На шее билась жилка. Мальчик спал.
Крокодил оглянулся. К лесу тянулись несколько цепочек следов: Крокодил узнал свои. Потом нашел следы Аиры и медленно, осторожно пошел, боясь наступать на них, рядом.
Следы оборвались, углубившись в лес, и Крокодил растерялся. Потом увидел в отдалении, в густом лесу, блеклые пятна среди зелени, услышал шорох — и, сжав зубы, двинулся вперед.
Трава захрустела под босыми ступнями. Высохшие кусты были похожи на мертвые кораллы. С деревьев тяжело опадали листья, вялые, вяленые, высушенные. Одно мертвое дерево, два, три…
Потом Крокодил увидел Аиру. Тот стоял, обхватив ствол, в самом центре лесного бедствия. Дерево стонало в его объятьях, расставаясь с жизнью.
Аира обернулся.
Он выглядел почти обычно. Исчезла жуткая чернота, ушли морщины, лицо больше не напоминало вареный череп. Длинные волосы были неровно, ножом, укорочены и почти вернули черный цвет. Глаза, по обыкновению мутноватые, смотрели поверх Крокодила.
— Иди в лагерь, — сказал Аира, очень четко выговаривая слова. — И молчи.
— Итак, по итогам сегодняшнего дня… Кое-кто не прошел испытания и отправляется домой прямо сегодня.
Вечером, у костра, Аира выглядел обычно. Настолько обычно, что мальчишки, поглощенные своими проблемами, ничего — или почти ничего — не заметили. Только Крокодил видел, что Аира непривычно медлителен, что он говорит с моментальными задержками перед каждым словом и что в горле его чаще обычного появляется хрипотца.
Тимор-Алк вернулся в сумерках и ни с кем не говорил, вообще ни с кем. Ушел в хижину и пролежал в гамаке, не поднимаясь, до самого ужина.
Крокодил поделился с ним печеным грибом. Мальчишка, вернувшийся с того света, принял угощение после секундного колебания. Поблагодарил кивком.
Сам Крокодил чувствовал себя странно. То мир вокруг казался обычным — насколько могут быть обычными джунгли на чужой планете. А то вдруг тело наполнялось горячей легкостью, как дирижабль, и Крокодил начинал видеть — смутно — узоры и переплетения на внутренней поверхности своей головы.
Это не было неприятно. Скорее непривычно. Крокодил терпел.
Аира пришел, когда совсем стемнело. Теперь он стоял, откинув голову, и переводил взгляд с одного напряженного лица на другое.
Почти все знали, что остаются. Почти все благополучно пересекли каменную дорожку над водопадом. Кроме…
— Бинор-Дан, тебя ждет лодка в бухте.
По толпе сидящих пробежал шелест. Многие покосились на Крокодила. Тот не дрогнул: за сегодняшний день он повидал столько, что мнение мальчишек не представляло для него интереса.
— Я не открывал глаза, — сказал Бинор-Дан, не шевелясь. Подростки, кругом сидящие у костра, переглянулись.
— Они сами открылись, потому что ты не хозяин себе, — Аира кивнул.
— Вы не видели моего лица, — упрямо сказал Бинор-Дан. — Вы не можете знать, что я открывал глаза.
Мальчишки переглянулись почти с испугом. Бинор-Дан в своем отчаянии переходил границы дозволенного.
— У меня есть показания камеры, закрепленной на том берегу, — мягко сказал Аира. — Это если ты мне не веришь.
Бинор-Дан потупился.
— Я наблюдал, как вы все двигаетесь, — Аира заговорил громче, и хрипотца в голосе сделалась заметнее. — Отличить проход человека, который идет по звуковой локации, от прохода зрячего — элементарно, дети, и вы можете этому научиться… Кстати, кое-кто из вас совершенно не способен видеть кожей и шел вслепую, по памяти, интуитивно… — Он сделал паузу. — Локацию сдают не затем, чтобы продемонстрировать чувство объемного звука. Локацию сдают, чтобы не открыть глаза. Чтобы не позволить им открыться.
Он замолчал и тяжело вздохнул. Посмотрел на небо; пауза затягивалась.
Бинор-Дан поднялся и ушел в темноту.
— Еще двое не сдали сегодня локацию, но я не могу сказать, что они провалили испытание, — снова заговорил Аира, и теперь было ясно, что он говорит через силу. — Андрей и Тимор-Алк, завтра на рассвете мы повторим… нашу попытку.
