На рассвете двинулись дальше. Дорога пошла глухим Кожуховским лесом. Это был самый опасный отрезок пути. Успокаивало то, что после пасхального самогона в бандитских логовах царит сон.
Но что это? Вдали, чавкая по вязкой грязи, показалась конная группа. Чаще забилось сердце. Земчук перестал размахивать кнутовищем, подставив плечо в качестве упора для винтовки Бондалетова. У всех троих, кроме того, были пистолеты. Но что значило наше оружие против десятка вооруженных до зубов людей? Ни взять в сторону, ни повернуть назад не было возможности. Мы двигались навстречу неизвестности.
Всадники приближались. Один из них, — как видно, старшой, — с трудом подняв лошадь в галоп, размахивая почему-то рукой, полетел нам навстречу. Вскоре мы заметили его красные лампасы. Но это еще ни о чем не говорило: в червонно-казачью форму часто рядились бандиты.
Еще немного, и мы смогли убедиться, что это были свои. Стало легче на душе. Повеселел я, повеселели мои спутники. Но ненадолго.
Старшой, подскочив к тачанке, поднес руку к папахе.
— Ото добре, — начал он простуженным голосом, — а в штабi турбота.
— В чем дело? — спросил я, ничего еще не понимая.
— Як же, товарищ комполка? Начдiв Шмiдт спецiяльно нас послали вас шукати. Гадали, що i ви вже неживий.
— Что значит — и вы? — встревожился я.
— Ото таке ваше щастя, — продолжал старшой. — А товарища Святогора, командира десятого полку, бандити учора порубали. З ним ще чотирьох козакiв...
Весть о гибели товарища, прошедшего славный боевой путь в рядах червонного казачества, потрясла всех нас. И это случилось в пяти километрах от Ивчи, как раз тогда, когда мы застряли в ее топкой грязи. Я еще раз тепло подумал о выручившей нас Паране Мазур...
Пока мы беседовали с начальником разъезда, из-за поворота дороги показалась еще одна группа всадников. Возглавлял ее партийный работник 7-го полка Александр Мостовой. Приблизившись к нашей тачанке, он слез с коня. Спешились и ехавшие с ним сотник Силиндрик, уралец Ротарев, отделенный командир Лелека, казаки Олекса Захаренко и Семен Очерет.
Поздоровавшись и достав кисет с табаком, Мостовой сразу же обратился к нам:
— Слышали про Святогора? Поехал к невесте в Калиновку. В Бруслинове слез с коня. Пожалел его. Шепелевцы выскочили из-за угла. Сразу отрезали тачанку с пулеметом. Ну, Святогор с казаками отбивались, как могли. А как кончились патроны, их и посекли.
— Ну и сволота! — Очерет стиснул зубы. — Били мы эту петлюровскую шатию, били, а еще, видать, кое-что осталось на расплод.
— Это уже корешки, Семен, — ответил Мостовой, — бандитов немало посекли наши казачьи шашки. Но больше всего бьет теперь по бандитизму ленинская новая экономическая политика... За Святогора очень досадно...
— А вы куда же? — спросил я Мостового.
— Наклявывается интересная работенка, товарищ комполка. Едем штурмовать твердыни науки.
— Чудно! — воскликнул Бондалетов. — Такой самостоятельный политик — и сядет за букварь?
— Эх, Иван! — покачал головой Александр. — Какой же из меня самостоятельный политик, когда молодежь начала забивать. Дал мне добрую политграмоту завод Гартмана, она только и годилась, чтобы бить контру. Чтобы строить социализм, нужна другая грамотешка. Слыхал про «Антидюринга»? Нет! Так вот, молодые политруки, какие недавно приехали в полк, знают его назубок, а я, как и ты, этого самого «Антидюринга» или, скажем, субстанцию — ни в зуб ногой. А знать их, видимо, надо. Что Ленин сказал? Он сказал, что на фронте кровавом у нас борьба кончается, а на фронте бескровном начинается.
— Куда же вас посылают? — спросил я.
— В Питер, в Толмачевку. Вот сотники тоже едут в Питер, только не в Толмачевку, а в Высшую кавалерийскую школу. На что Ротарев крепко сидит на своей Бабочке, а и он опасается, как бы молодые краскомы не вышибли его из седла.
— Мы с Лелекой в Винницу, в корпусную школу, — не без гордости заявил Очерет. — Будем учиться на младший комсостав.
— А как же твоя любезная, Семен? — спросил Бондалетов.
— При чем тут любезная? — расплылся в улыбке Очерет.
— При том, что ты будешь с учебой, а она... она, слыхать, осталась с утробой... Смотри, Семен.
— Бонжур вам, Иван. Чего мне смотреть? Приживусь в Виннице, а там выпишу и ее. Вместе что- нибудь откаблучим. Работу ей подыщем. Попрошу начальника школы. Там сейчас хороший человек — наш товарищ Карпезо...
— А одеть-обуть бабу? — щелкнув кнутом, подал реплику Земчук. — Думаешь как? Дело нешутейное!
— Эх ты — «одеть-обуть»! — пренебрежительно ответил Очерет. — В женских тонкостях, видать, ты не определяешься, а еще кубанский казак... Бабу греет не кожух, а веселый крепкий дух.
— А я в Симферополь, в кавалерийскую школу, — по всем правилам, как и полагалось будущему командиру, доложил Олекса Захаренко. — Прикачу на собственном Гусарике. Десять деньков — и мы в Симферополе...
— Теперь все ударились в учебу, — сказал Мостовой, подтягивая подпруги. — Слыхать будто и вас, товарищ комполка, намечают в Военную академию. Вот и наш бедняга Святогор мечтал о ней.
Будущие «штурмовщики науки», попрощавшись, направились в Винницу, а мы, сопровождаемые усиленной охраной, тронулись на Хмельник, в наш сильный боевым большевистским братством 7-й червонно-казачий полк — «полк конных марксистов».
Сорок лет спустя
Позади сорок лет — и каких лет! По грандиозности свершений каждый последующий год равен трем предыдущим. И в этом — особенность нашей эпохи. Главное призвание советского народа — созидать. Но он не раз показал всему миру, что умеет великолепно защищать созданное.
Выдвинутые партией народные вожаки вели советские дивизии от победы к победе. Страна не забывает своих полководцев, хотя многих уже нет. Ушли от нас М. В. Фрунзе, В. И. Чапаев, В. К. Блюхер, М. Н. Тухачевский, И. Э. Якир, И. П. Уборевич, Г. И. Котовский, Р. П. Эйдеман, И. Н. Дубовой, И. Ф. Федько...
Нет и того, кто создал из рабочих и крестьян первый отряд червонного казачества и развернул его в сильный боевым большевистским братством, грозный для врагов советской земли ударный кавалерийский корпус, известный в народе как «боевая голота всея Украины».
В 1925 году, выполняя волю партии, Виталий Примаков, Михаил Зюка, Николай Петкевич, Иван Никулин и другие вожаки червонного казачества направились на Восток, где помогали китайским революционерам в их тяжелой борьбе против внутренней реакции и иностранного империализма.
Вернувшись из Китая, Примаков написал интересную книгу о событиях, свидетелями и участниками которых были он и его боевые друзья — червонные казаки. Называлась она «Записки лейтенанта Аллена».
Осенью 1927 года Примаков снова едет на Восток, на сей раз в Кабул. Получив назначение на пост военного атташе в Афганистан, Виталий Маркович явился в Военную академию имени Фрунзе и предложил мне, выпускнику, поехать с ним.
Выйдя из здания академии, спустившись к Пречистенским воротам, по бульвару, мимо Гагаринского переулка, мимо Сивцева Вражка, направились мы к Арбатской площади — в штаб РККА.
На шумном и оживленном бульваре встречные обращали внимание на невысокого ростом, но крепкого телом кавалериста, грудь которого украшали боевые ордена и блестевший карминовой эмалью значок депутата ЦИК СССР.
