Тишина после его воплей повисла тревожная, звенящая. Бритоголовые вытаращились на меня изумленно, словно я продемонстрировал небывалый фокус, – распылил в ничто человечка, только что распинавшегося о гнусных вещах, которые наш отряд будет проделывать с девицами пусть и правильной веры, но решившимися на связь с чужаками...
Вопли из-под окна не звучали. Надеюсь, свернул себе шею...
– Моя мать была наполовину эрладийкой, – проговорил я медленно. – И когда ее оскорбляют, я иногда теряю контроль над собой. Очнусь – а вокруг лужи крови и куски трупов.
И я повел Бьерсардом вокруг себя, как бы демонстрируя воображаемые останки оскорбителей чести матери.
Голубоглазый – тот, что пригласил меня в «Бастион» – пялился так, будто поднял крышку с тарелки, где должно было лежать особо лакомое блюдо, но обнаружил кишащую червями тухлятину. Рука его неуверенно ползла к мечу, пальцы нащупали эфес, потянули... И, точно по сигналу, клинки остальных с тихим шорохом покинули ножны. Ну, будет потеха...
– Стоять! – рявкнул командор. – Мечи в ножны!
Рявкнул таким голосом, что я сразу понял: какие там кабацкие драки, он и в самом деле командовал на поле боя... Исполнили приказ мгновенно.
– Уходите, Хигарт, – произнес Эррери бесцветным, без малейших эмоций, голосом. – Никто не помешает. Но я буду вынужден доложить бургомистру.
...В дверях я попросил:
– Портретик мой не сжигайте... Пришлите в гостиницу, что при рынке, я там остановился. Пригодится для коллекции.
Посмотрим, сколько смельчаков отыщется среди кожаных борцов с заблудшими девицами.
– Хигарт, мой мальчик... Ты уже давно не мальчик... – По-моему, сайэр епископ и сам сообразил, что изрек нечто весьма странное, и торопливо поправился:
– Не тот мальчик, которого я послал к Тул-Багару. И я сейчас не могу вести тебя в Уорлог на помочах... Поверь – не могу. Твои художества в Альхенгарде я прикрыл. Никого с Темной Стороны в Уорлог мы не пропустим – надежно перекрыты и обычные пути, и магические. Иной помощи не жди, рассчитывай на свои силы. И не мешкай, самое главное – не мешкай. Единственное, чем я...
Епископ продолжал говорить, но я его уже не слышал – губы изображения шевелились беззвучно. Картинка на шероховатой стене становилась все менее отчетливой.
– Сделайте что-нибудь! – обернулся я к Гаэлариху, выполнявшему непонятные пассы над кристаллом.
– Пытаюсь, – прошипел он сквозь зубы. – Не мешайте...
Я послушно не мешал, наблюдая, как лик епископа постепенно затягивается туманом. Увы, все попытки мэтра магистра не принесли результата. Связь прекратилась окончательно и восстанавливаться упорно не желала.
– Я же предупреждал, – сказал Гаэларих, сдаваясь и убирая кристалл.
Предупреждал... Но мне от того не легче...
А чуть позже в гостиницу заявились полуночные визитеры. Вооруженные. Кажется, эта дурная мода распространяется повсеместно: ходить к приезжим в гости по ночам и при оружии... Ладно хоть оказалось их поменьше, чем в Альхенгарде, всего пятеро. И с порога клинки в ход пустить не попытались.
Речь держал командор Эррери, вежливо, но положив руку на гарду меча, – и об его ледяную вежливость можно было уколоться и порезаться. Стоял он так прямо, как будто внутрь его вставили второй меч – от задницы до самых шейных позвонков. Четверо подчиненных командора застыли позади, словно статуи, шутки ради облаченные в черную кожу.
– Бургомистр Аргелах принял решение относительно вашего пребывания в Вальгеро, майгер Хигарт, – чеканил слова Эррери. – И отдал приказ: никаким вашим действиям помех не чинить, в особенности же не препятствовать немедленному отъезду. Бургомистр очень надеется, что вы, майгер, до упомянутого скорейшего отъезда не будете распространять слухи о своей родословной и происхождении. Потому что – бургомистр просил передать это дословно – иногда мертвые герои полезнее для великого дела, чем живые.
Он помолчал и добавил иным тоном, негромко:
– Мне очень жаль, Хигарт.
Я ответил так же негромко:
– Бросайте эту банду, командор... Добром не кончится.
Он ответил лишь коротким поклоном. Развернулся и ушел в ночь, поскрипывая черной кожей...
Честно говоря, назло хотелось остаться. Дождаться от лигистов первого же враждебного выпада, и нанести визит бургомистру... Посмотреть, сумеет ли вся его гвардия остановить одного-единственного четвертьинородца с одним-единственным топором... Но епископ прав – мешкать нельзя.
...Вальгеро мы покинули на рассвете, держа путь в Карадену.
Глава восьмая. О мохноногах и великанах
Великаны же, якобы обитавшие в незапамятные времена на Лааре, и якобы до сих пор живущие в труднодоступных горных местностях, – суть существа мифические; неоднократно доказывалось, что скелеты их, порой за плату демонстрируемые простакам на ярмарках, – не что иное, как мошеннические подделки, исполненные из костей крупных животных.
Не так уж много уцелело в Туллене селений, где живут сокмены (или же фригольдеры, как именуют их в Аккении). Одни вольные деревни канули в Катаклизме, другие же за века, прошедшие после принятия кодекса Элердана, утратили былой статус и стали обычными сайэральными владениями... Но те, что остались, – крепко держатся за свои старинные привилегии: подчиняться лишь короне, ей же платить налоги и для нее же исполнять вмененные повинности. Обычно каждый сокмен или фригольдер – умелый боец, и многие завистники, точившие зубы на добро вольных землепашцев, навсегда остались в их земле, в качестве удобрения.
Томмо-барн, староста Карадены, искренне хотел мне помочь, не просто делал вид. Хотел, но не мог, и я ему верил.
– Скока молодых-то наших за Халлан ушло? – риторически спрашивал староста. И сам себе отвечал:
– Много... все, почитай, молодые за луки взялись... А вернулись скока? То-то и оно, что всего ничего... Тебе, Хигарт, слава, а их косточки на Пустошах белеют... Я ж не в попрек, я ж понимаю: час такой пришел, что погибших не считали, лишь бы врага отбить... Но на мне, Хигарт, деревня. Чтоб жила, значит, чтоб не вымерла. Парней молодых, сам глянь, почти и нету... Мужики в годах, да совсем отроки, – те, что к Халланскому походу еще и лук-то натягивать толком не выучились. Девки холостуют, сам глянь... любой увечный, безрукий да безногий завидный жених нынче. До чего дошло – пришлых в приймаки берем, отродясь не бывало такого... Ты уж пойми, Хигарт, и не гневись: не могу. Ни одного лишнего человека... Враг придет – кого на частокол ставить, уж и не знаю... Нет людей, всех война проклятая повыбила...
Я все понимал. Я не гневался... Старался, по крайней мере. Но, наверное, лицо у меня было не самым приветливым, потому что Томмо-барн продолжил объяснять и оправдываться:
– А ведь короне беды наши без разницы. Ей лучников в армию королевскую всё одно посылай, – сколько разверстано, столько отряди и не греши... Так и разверстка-то прибывает от года к году... И не токма по людям... В этом вот годе, сам глянь, оружия – луков да древков для стрел вдвое больше поставить вменили... Растильня-то, сам глянь, какая нонче...
Видел я их «растильню» – растущие длинными аккуратными рядами саженцы тисов. Между каждым рядом растянута на кольях дерюга, так, чтобы солнечные лучи всегда падали на молодые деревца лишь с одной стороны: в результате древесина с солнечной и с теневой стороны растущего ствола отличается по свойствам, и лук, сделанный вроде бы из одного куска дерева, приобретает некоторые свойства композитного...
Длинные тисовые луки из Карадены считаются лучшими из цельнодеревянных, и многие секреты обработки срезанных заготовок сокмены никому не раскрывают. Конечно, со сложным составным луком, склеенным из слоев дерева, сухожилий и роговых пластин, здешняя продукция никогда не сравнится по
