Сон в руку

«Там же! В том же доме… Вероятно в той же комнате!» – проносились мысли в моей голове.

Но прерывать мужа я не хотела.

– Да, – продолжал он. – Это престранный сон!.. Представь себе, привиделось будто мы с тобой не то идём, не то летим, через какой-то большой, прекрасный сад и вдруг видим дом…

– Наш старый дом?.. Ярко освещённый! – не выдержав прервала я. – И мы остановились под окнами…

– Ну да!.. почём ты знаешь? – изумился Юрий Александрович.

– Уж знаю!.. Постой, мой милый, не говори: я скажу дальше. Мы с тобою стали под отворенным окном угловой комнаты и увидали там, сначала, одну даму, одетую в старинный костюм, какие носили в начале века. Потом вошли другие лица: старушка и старик, двое детей и…

– Нет, нет! Только старик и девочка… Но, послушай, Елена, как можешь ты знать?.. Это слишком странно!.. Неужели и ты видела тоже?..

– Бога ради! Я скажу тебе всё, но продолжай теперь. Всё, всё рассказывай!.. Это в самом деле слишком важно!.. Говори дальше.

– Ну, вот видишь ли, мне сначала, правда, показалось, что из этой комнаты вышли какие-то люди, но я их не различил; а когда сон мой выяснился, там, у большого письменного стола, сидел в вольтеровском кресле один старик, а против него, вот на этой самой кушетке-самосоне, примостилась маленькая девочка, лет пяти-шести…

– Черноволосая? С хорошеньким, но капризным лицом? – прервала я.

– Пожалуй, да! Как это однако странно!.. Неужели и тебе такая же пригрезилась?

– Продолжай! Продолжай!.. Я расскажу свой сон после! – вскричала я, в высшей степени заинтересованная и изумлённая.

А сама думала: «Я видела начало семейной сцены, он – продолжение… Это ясно».

– Да моему сну сейчас конец, – равнодушно отозвался Юрий Александрович.

Он напрасно думал обмануть меня притворным равнодушием. По его неровной походке, по нервному подёргиванию плеч, я видела, что он далеко не спокоен. Да ему и не давалось лицемерие: он то и дело сбивался с хладнокровного, иронического тона и, увлекаясь, рассказывал с жаром, гораздо более естественным в данном случае.

– Мой сон недолог, но очень странен, – продолжал он, пожав плечами. – Представь себе, что я смотрел на этого старика, на эту девочку будто на своих, на близких мне людей. Смотрел внимательно, с каким-то странным чувством захватывающего интереса, будто ожидал и знал, что вот сейчас произойдёт что-то важное, особенное… И вот ещё: никто мне этого не сказал, но я вдруг сам узнал, что этот старик – твой прадед, князь Пётр Павлович Рамзаев…

– Так было и со мною! – вскричала я.

– Погоди! Погоди! – остановил меня Юрий. – Вот что всего удивительнее: я читал, я знал его мысли…

– Как и я… Что ж он думал?

– Ах!.. Он думал… Что он думал? – вдруг рассердился Юрий и заходил, заметался нетерпеливо по комнате. – Я убеждён, что это не что иное, как результат давишнего свидания – с тем полоумным капитаном-моряком!.. Просто впечатление его россказней, басни о княгине и княжне Рамзаевых!.. Об американском князе Петре Павловиче… Какая глупость!

Он так рассердился, что даже прервал свою речь, гневно стукнув рукой по столику так, что все безделушки на нём зазвенели.

– Ах, разумеется!.. – поспешила я согласиться. – Кто ж будет верить снам?.. Тем не менее всё это интересно своей оригинальностью, так почему ж не рассказать?.. Кончай, прошу тебя. Что ж было дальше?.. Ты видел мысли старика… О чём же думал он?

– Ну да, я видел, что старик именно думает о них… То есть не о них собственно, а о своём пропавшем сыне, – спокойней заговорил Юрий, пройдясь несколько раз и с улыбкой недоумения вновь остановившись предо мною. – Он думал, что если князь Павел не погиб, то он должен быть очень несчастен; что может статься у него теперь семья; сын, родной его внук, князь Рамзаев, который нуждается, голодает… И старик сокрушался, а я глядел на него и сам мучился, сожалея его… Ей- Богу!.. Ведь приснится же история!.. Просто смешно!.. Я так понимал его чувства, так разделял его горе, будто сам их испытывал, с ним заодно… Удивительная вещь эти сны!.. Откуда берётся их реальность?.. Ведь вот, слава Богу, проснулся, рассказываю тебе, сознаю же вполне, что это вздорный сон, – а между тем старческое лицо это передо мною, и мне и теперь его жаль… Ведь вот глупость-то!

– Глупость, понятно! – умиротворяющим голосом отозвалась я. – Ну и что ж дальше случилось?

Юрий Александрович отвечал не сразу. Он сначала походил, подумал; потом остановился среди комнаты, развёл руками, и полусердито, полусмешливо произнёс:

– Тс-с!.. Потеха!

– Юрочка!.. Да расскажи же! – взмолилась я. – Что ж ты один потешаешься!.. Говори же, что дальше-то было?

– Дальше-то самое удивительное и самое нелепое! – вскричал он. – Вообрази себе, что я вдруг будто бы увидел у ног старика, под столом, какую-то скомканную бумажку и вдруг понял, что в ней – всё!.. Понимаешь?.. Всё самое важное и нужное для вразумления и успокоения этого старика, князя Рамзаева. Я не мог отвести глаз от этого смятого комка бумаги… Я ясно видел, что в нём ответ на все его недоумения; что стоит ему наклониться, поднять, прочесть – конец недоразумениям, горю и страданиям его. И ты представить себе не можешь, душа моя, как я хотел ему сказать об этом!.. Я усиливался закричать, указать ему, внушить ему моё знание, – но ничего не мог… И представь себе, Helene….

Юрий до того увлёкся, что забыв обычную сдержанность, склонился ко мне, к дивану, на котором я сидела, и крепко ухватив меня за плечо, потрясал одной рукою, размахивая другой, и продолжал:

– Вообрази себе только, как я обрадовался, когда эта маленькая девчонка, эта правнучка его вероятно, вдруг кубарем свалилась вот с этого самого дивана, нагнулась и подняла эту скомканную бумажку, это письмо его внука, князя Петра Рамзаева…

– И отдала ему? – вскричала я.

– Какое! Не отдала совсем, негодная девчонка! А ещё больше скомкала, подбросила как мячик, поиграла и вдруг, упав во весь рост на диван, вытянула руку и сунула его вот так – сюда!

И говоря это муж мой, для нагляднейшего объяснения, с маху засунул руку между глубокой спинкой и сиденьем моей старой кушетки…

Чрезвычайно заинтересованная его рассказом, поражённая совпадением нашего двойного сна, я сгорала желанием рассказать ему начало своего видения и собралась вскочить и закричать: «А послушай теперь, что мне привиделось»…

Но слова замерли у меня в горле.

Юрий медлил подняться, тяжело налегая на плечо моё, а лицо его приняло такое странное и страшное выражение, что я перепугалась.

– Что с тобою, мой милый?.. Тебе дурно?! – закричала я, с ужасом вглядываясь в него.

Он молчал, да вряд ли и слышал мой вопрос, потрясённый неожиданным впечатлением. Но я немного успокоилась, чувствуя что он приподымается…

Он приподнялся и стал на ноги, но был очень бледен и смотрел не на меня. Растерянный взгляд его был устремлён на его руку.

Следуя за направлением его глаз, взглянула и я, и взглянув, громко вскрикнула, поражённая: в руке Юрия была измятая бумага, – комок слежавшегося, пожелтелого как пергамент, старого письма!..

Рассказывать ли далее?

Это было одно из писем покойного князя Петра Павловича, моего двоюродного дяди, к своему престарелому деду.

Одно из многих писем, стараниями первой жены отца моего не дошедшее до своего назначения… Бедная женщина, зорко оберегая интересы детей своих, их самих сберечь не умела!

Я убеждена, что так удивительно привидевшаяся мне с мужем девочка и была та самая старшая сестра моя, что умерла в ранней молодости, сорок лет тому назад.