последнюю агонию.
Тем не менее, хотя немедленная опасность миновала, но она, по мнению врачей, была приговорена к неминуемой смерти, если бы оставалась в Мадрасе. Ходить она совсем не могла. Ее подняли на кресле на пароход и отправили со знакомым доктором, плывшим тоже в Европу, с двумя не то слугами, не то компаньонкой и туземцем-секретарем, обратно в Италию.
Олькотт с нею ехать не мог: с трудом были собраны средства на ее путешествие. Да кроме того, по случаю всех этих передряг, в среде самого Общества поднялись такие интриги и волнения, что президент его, волей-неволей, должен был оставаться на своем посту.
Совсем больная, нравственно разбитая, Елена Петровна достигла Европы в самом жалком душевном и физическом состоянии. Она поселилась возле Неаполя, в Торре-дель-Греко, — желая уединиться так, чтобы никто и не знал, где она. Олькотт взял с нее слово, что она даже никому писать не будет, кроме самых ей близких… Он думал, что так скорее утихнут толки и забудется кутерьма, поднятая происками индо- иезуитов.
Пребывание ее в Торре-дель-Греко было одним из печальнейших эпизодов ее жизни… Но, разумеется, вынужденное отчуждение от нее всех друзей не могло продолжаться долго: ее скоро разыскали, и посыпались на нее отовсюду уверения в преданности и приглашения. В то же время в Индии, непричастные к этому члены Общества, подняли целый бунт против Олькотта, требуя ее адрес, не признавая никакого представительства, ни авторитета помимо ее.
Узнав, что отчасти на здоровье Блаватской подействовали нелепые обвинения в том, что она «измыслила никогда не существовавших Радж-Йогов», индусы засыпали ее письмами, а журналы — заявлениями об их доподлинном существовании. Из Негапатамы, страны пандитов (ученых) по преимуществу, пришло послание за 70-ю подписями, перепечатанное во всех теософических журналах.[76] Вот вкратце его содержание[77]:
«Мы, нижеподписавшиеся, несказанно удивлены, прочтя «Отчет Лондонского Психического Общества о теософии». Смеем заявить, что существование Махатм никоим образом никем не измышлено. Наши прапрадеды, жившие задолго до рождения мадам Блаватской, имели полную веру в их психические силы, ибо знали их и с ними сообщались. И настоящее время есть в Индии множество лиц, не имеющих ничего общего с Теософическим Обществом, но находящихся с ними в постоянных сношениях. Мы имеем многие средства для доказательства существования и деятельности этих
Кроме таких официальных заявлений, Елена Петровна получила множество дружеских протестов против ее уединения и придавания ею слишком большого значения личным заключениям неопытного следователя (которого сама, скажем в скобках, потребовала в Адьяр) и готовности Общества для психических исследований им верить. Она сама писала родным своим из Вюрцбурга, куда переселилась летом по настоянию многих друзей:
«Я понимаю, что Психическому Обществу с руки такая передряга. Оно бьет на то, чтобы не расходиться с европейской наукой. Так, как же бы оно могло честно и безбоязненно заявить, что все наши феномены — результаты не обманов, а сил, европейским ученым совершенно неизвестных и непонятных. Это было бы для них опасно: вооружило бы против психистов главные общественные силы Англии, научные корпорации и духовенство. Лучше же нас, теософов, которые ничего не боятся и идут вразрез с рутиной, своей прямой дорогой, — постараться затоптать!.. Ну вот я и обманщица, и шпионка! Я у них как бельмо на глазу, потому, что не своя, а русская; вот и произвели в оплачиваемого агитатора. Господи! Узнаю свою вечную долю: d'avoir a reputation sans en avoir eu le plaisir[78]. Уж хоть бы в самом деле родной России какую пользу принесла, а то всего только и было, что отрицательная польза: почти все редакторы лучших газет Индии, мои друзья приятели, прекрасно знали, что каждое их слово против России режет меня по сердцу, ну и воздерживались! Вот и вся моя услуга родине, навсегда потерянной…»
VIII
Посещения и письма «друзей» утешали Е. П. Блаватскую. В Вюрцбурге ее снова посетили русские ее знакомые и, разумеется, Всеволод Соловьев, который целых шесть недель прогостил там, и, хотя ныне пишет («Русский Вестник» 1892 г.) совсем другое, но письма его того времени доказывают, в каком восторге он был от психических сил моей сестры.
Возвратившись в Париж, он писал ей самые дружеские письма, где сообщал о своих разговорах о ней с мадам Адам и известным доктором Шарлем Рише; о том, что он их обоих окончательно «убедил в действительности» ее личной силы и «феноменов, исходящих от нее», и сулил ей скорый «триумф, от которого похерятся все психисты…»[79]
Такие дружеские заявления полного доверия радовали Елену Петровну, не позволяя ей даже предполагать грядущих новых огорчений. Она, к несчастью, не умела ни любить, ни страдать вполовину. Обманываясь в людях, которым верила она страдала глубоко гораздо более, чем большинство их того заслуживало.
Хотя у нее было много тревог и в Вюрцбурге, и болела она в ту зиму крепко, однако, несмотря на все невзгоды, ее новое сочинение «Тайная Доктрина» очень быстро подвигалось. В октябре она писала Синнетту:
«Я очень занята «Тайной Доктриной». То, что было в Нью-Йорке (она разумела картины психографического ясновидения — «внушения», — как она их называла), повторяется еще несравненно яснее и лучше!.. Я начинаю надеяться, что эта книга отомстит за нас. Такие предо мной картины, панорамы, сцены, допотопные драмы!.. Еще никогда я лучше не слышала и не видела».
Графиня Констанция Вахтмейстер, вдова министра иностранных дел в Стокгольме, поселилась в эту зиму с Еленой Петровной Блаватской и с той поры с нею почти не разлучалась, отдав всю жизнь, состояние и время пропаганде учения.[80]
Потеряв рано любимого мужа, она, было тоже увлеклась спиритизмом и сама была медиумом. Но углубившись в теории теософистов касательно вреда и опасности медиумического состояния, она поборола в себе это свойство и всей душой предалась теософии и оккультизму.
«Я убедилась, — писала она мне, — что человек имеет двойственную природу и что для некоторых избранных, умевших развить свои силы до возможного совершенства, открываются новые, широкие и светлые горизонты, недоступные другим. Они именно те, о которых так красноречиво повествует Св. Павел: те, для коих не существует ни времени, ни расстояния. Бывают еще такие счастливцы, прирожденные оккультисты, которые от рождения одарены свойствами, облегчающими достижение такого высшего духовного развития. Такова Блаватская. Я в этом совершенно убедилась».
Далее следуют описания «изумительных» способов и приемов Блаватской при занятиях ее. Как в прежние времена Олькотт и Джедж описывали ясновидение и феномены, сопровождавшие писания «Изиды» в Америке, точно так же описывает и графиня Вахтмейстер рождение на свет в Вюрцбурге «Тайной Доктрины»…
Чуждаясь этой «сказочной», так сказать, стороны жизни и деятельности Блаватской, мы не будем передавать ее рассказов,[81] но не можем не выразить удивления по поводу сходства их с рассказами первых ближайших сотрудников Елены Петровны. «Феномены духа», по свидетельству графини, составляли обыденные явления их жизни в Вюрцбурге, а потом Остенде. Они были так обычны, что она никогда не удивлялась, когда Елена Петровна заранее предупреждала ее о содержании писем, которые получались на следующий день, или заранее просила ее отвечать то-то и то-то на будущие запросы. Мы, ее близкие, всегда удивлялись, как в этой ненормальной женщине вмещались, казалось бы, несовместимые крайности: проникновение мыслей, знание будущего и вместе с тем детская доверчивость,
