обсуждали, смеясь и жестикулируя.
— Получается, что вы наш двоюродный брат, с восторгом заявила Салли. — Это просто замечательно!
Даже Джонатан немного повеселел, познакомившись с симпатичным новым родственником. Дэн казался мне странно взрослым для своего возраста и уж, по крайней мере, гораздо более серьезным, чем Салли и Джонатан.
— Какой симпатичный юноша, — заметила Виви.
— Нерисса очень любит его, — сказал я.
— Надо будет пригласить его к нам, Квентин… Посмотри, кто там стоит! Это же Дженет Френкенлотс! Я ее сто лет не видела! Извините, Линк, я на минутку, — шляпа Виви полетела навстречу приятельнице.
Ван Хурен, к сожалению, сказал правду. Я бы солгал, если бы сказал, что шеф отдела проката подошел к нам так же просто и естественно, как Дэн: он, будто краб, описал полукруг и, путаясь в собственных ногах, наконец, оказался рядом с нами.
— Ах, это мистер… Линк, я очень рад… э–э… Мистер ван Хурен?.. Весьма польщен…
Он подал руку ван Хурену, и тот, продемонстрировав недюжинную выдержку, не вытер после этого свою о брюки.
— Так вот… Линк… собственно, я несколько раз пытался, но не поймал… и решил, что может быть, здесь… то есть, что застану вас.
Я слушал его, теряя терпение.
— Значит, мы устроили… то есть наша фирма… раз уж вы согласились на пресс–конференцию… понимаете, мы хотели бы, чтобы вы… как бы сказать… на следующей неделе состоится конкурс красоты… Мисс Иоганнесбург, в среду… а в четверг вас приглашают на встречу в женский клуб, а в пятницу будет благотворительный прием, его устраивает организация, которая ведет премьеру вашего фильма… собачьи консервы… в рамках рекламной компании…
— Отпадает, — ответил я коротко. «Держись, старина, — думал я, — не давай себе воли».
— Видите ли, — сказал Уэнкинс, обманутый моей сдержанной реакцией, — мы думаем… то есть «Уорлдис»… мы надеемся, что вы согласитесь…
— Правда? — я с трудом держал себя в руках. — Как вы думаете, почему я не согласился, чтобы «Уорлдис» платила за мое пребывание здесь?
Уэнкинс помрачнел. Фирма давила на него с одной стороны, а я с другой. Он в самом деле был несчастен. На лбу его выступили капли пота.
— Я понимаю, но, — он растерялся не на шутку, — видите ли… все они… эти организации… они согласны оплатить.
Я сосчитал до пяти. Когда мне показалось, что голос меня слушается, я сказал:
— Мистер Уэнкинс, будьте любезны передать руководству «Уорлдис», что я не могу. Я буду присутствовать на премьере и на небольшом приеме до или после нее. Как мы договаривались, так оно и будет.
— Да, но… мы обещали этим людям, они рассчитывают…
— Мой агент предупреждал вас.
— Но наша фирма…
«Чтоб она провалилась, ваша фирма!» — подумал я, а вслух сказал:
— Одним словом, я отказываюсь.
— Но, извините, они будут бойкотировать ваши фильмы, если вы откажете… ведь мы… э–э… взяли на себя обязательства…
— Вы должны признать, что сделали это без моего согласия.
— «Уорлдис»… дирекция будет огорчена…
— Разумеется, но в основном тем, что это повлияет на прибыль. Вы сами виноваты. Если вы думаете, что ангажировали меня, то ошибаетесь.
Клиффорд Уэнкинс смотрел на меня со скорбью, ван Хурен с интересом, а я сознавал, что сорвался. Мне стало жаль Уэнкинса, и это помогло собраться.
— Скажите дирекции, что я все равно на всю следующую неделю уезжаю из Иоганнесбурга. Можете добавить, что будь я предупрежден заранее, я, может быть, согласился бы.
Уэнкинс сглотнул слюну.
— Мне приказали уговорить вас…
— Мистер Уэнкинс, даже ради вас я не могу этого сделать, меня здесь не будет.
Он смотрел на меня глазами побитой собаки.
Ван Хурен глядел на меня с любопытством.
— Почему вы ему отказали? — спросил он.
Я усмехнулся. Злость, которую вызывал Уэнкинс, была как аллергия. Исчез он, ушла и злость.
— Принципиально не участвую в конкурсах красоты, благотворительных обедах, премьерах… Это не мой стиль.
— Понимаю. Но почему?
— Потому что у меня не хватает на это ни сил, ни терпения.
— А мне показалось, что вы умеете владеть собой.
Я вновь улыбнулся и покачал головой. Мне не хотелось выглядеть капризным, поэтому я не стал говорить, что публичные выступления меня убивают, что я чувствую себя раздавленным, уничтоженным, лишенным индивидуальности, а тосты в мою честь вызывают во мне острое чувство стыда. Единственный знак признания, который мне нравится, — это аншлаг в кассе кинотеатра, где идет мой фильм.
— А куда вы собираетесь на будущей неделе? — спросил он.
— В дебри Африки, — ответил я и рассмеялся.
Мы пошли взглянуть на лошадей перед заездом.
Я узнал одну из кобыл Нериссы; Лебона шла под восьмым номером.
— Выглядит неплохо, — заметил ван Хурен.
— Да, — согласился я, — три четверти дистанции пробежит отлично, а потом вдруг устанет, начнет отставать и придет к финишу мокрой, обессиленной и задыхающейся.
— Откуда вы знаете? — удивился ван Хурен.
— Догадываюсь. В среду именно так бежал Ченк.
— И это происходит со всеми лошадьми Нериссы?
— Судя по отчетам, да.
— Ну и что бы вы посоветовали Нериссе?
Я пожал плечами.
Пока еще не знаю… Наверное, сменить тренера.
Мы вернулись на трибуну, а Лебона пробежала так, как я предсказывал. Так как ван Хурен и я неплохо чувствовали себя в обществе друг друга, мы отправились туда, где стояли столики, и заказали прохладительное.
Это был первый теплый день после моего приезда, посетители снимали пиджаки.
В ответ на мое замечание о погоде ван Хурен вздохнул.
— Мне больше нравится зима, — сказал он. — Здесь тогда прохладно, сухо и солнечно. Летом чересчур влажно и жарко.
— Мне казалось, что Южная Африка — страна почти тропическая.
— Так оно и есть. На побережье всегда жара, даже в это время года.
На наш столик упала тень. Я поднял голову.
Эти двое были мне очень хорошо знакомы: Конрад и Эван Пентлоу.
Я представил их ван Хурену и принес стулья. Конрад, как всегда, был настроен поговорить, но Эван опередил его.
— Теперь ты уже не сможешь показаться на премьере «Человека в автомобиле», — пустился он с места в карьер.
— Не много ли на себя берешь? — спросил я в шутку, — это ведь не только твоя картина.
— Моя фамилия стоит первой, — отрезал он, — перед названием.
