знал.
Там, на пожаре, его горячечное возбуждение я приписал и огню, и виду бедствия, и общему волнению. Но и здесь, в кабинете, он словно был в горячке. Его худое лицо потемнело. Он мял в руках сигарету и курил короткими затяжками.
Мы с Марченко молчали. Он ожидал, видимо, вопросов, но, не дождавшись, торопливо начал:
— Я узнал, что ваше ведомство тоже проявило интерес к пожару... Я не ошибся?
— Все мы вместе должны разобраться в случившемся. Нас это не могло не взволновать... — ответил Марченко.
— А не диверсия ли это? — спросил он вдруг.
— В своем заключении вы такого вывода не сделали... — остановил его Марченко.
— Мы сделали один и самый важный вывод. Металл на трубах был некондиционным. Нам подсунули в ФРГ некачественный металл...
— Все зависит оттого, в каком месте трубы был изгиб, — сказал Марченко.
Баландин поднял протестующе руку.
— Это не предмет спора! Я знакомился с документацией на поставки труб. Вы с ней знакомы?
— Нет! — ответил Марченко.
— А вы, Никита Алексеевич? Я сам перед отъездом из Москвы отправлял копию документации в Комитет государственной безопасности и писал по этому поводу справку.
— За вашей подписью справки я не читал, — ответил я.
— Справка шла не за моей подписью. О приобретении этих труб в ФРГ шли переговоры. В нашу делегацию на переговорах входил Чарустин. Он вел переговоры о приобретении этих труб, был техническим экспертом при их отгрузке, он их укладывал в землю... Совпадение несколько необычное для нашей практики...
— Что означает это совпадение? — спросил я Баландина.
— Я просто обращаю ваше внимание на него.
— В справке, которую вы составляли, но подписывал ее за вас другой, на это совпадение указывалось. Но для каких-либо выводов такое совпадение еще не дает оснований.
— Зато, насколько я понимаю, это дает основание для вашего активного вмешательства. Вы, наверное, знаете, что у нас в министерстве после этой поездки Чарустина сложилось мнение, что его нельзя направлять в загранкомандировки.
— Интересно. А почему у вас сложилось такое мнение?
— А вам ничего об этом не известно?
— Об этом мнении нам ничего не известно. Чарустин, по-моему, больше не выезжал...
— Не выезжал... Вопрос о его новой командировке рассматривался в министерстве, и его кандидатура была отклонена.
— Почему же?
— Его поведение в ФРГ показалось нашим товарищам... — Баландин замолк, подыскивая подходящее слово, — поведение его в ФРГ мы считали недостойным!
Я пристально смотрел на Баландина. Все, что он говорил, конечно, заслуживало внимания, но что-то мешало мне с сочувствием принимать его слова. Мешала его целеустремленность, заданность, что ли.
— Товарищи докладывали в парткоме, что Чарустин вел себя недисциплинированно, часто отрывался от делегации, что-то там у него было с переводчицей. Или роман, или что-то на это похожее...
— Эти рассказы ваших товарищей как-то зафиксированы?.. — спросил я.
— Нет! Нужды не было. Можно попросить их изложить письменно... Потребовать, наконец...
— Зачем же требовать? В таких вещах насилие излишне...
— Не излишне! Вы были на пожаре? Вы понимаете, что произошло?
— Несчастье произошло...
— И произошло по вине одного человека! Бог спас хорошего парня, сварщика. Обломись труба на сварном шве — засудили бы невиновного.
— Чарустина вы уже считаете виновным?
— Безусловно!
— В чем, на ваш взгляд, он виноват?
— Прежде всего в халатности, в недосмотре, в катастрофе! А жизни людские, кто за это ответит!
— Все это так. В прокуратуре возбуждено уголовное дело.
— На мой взгляд, вы можете глубже заглянуть, чем прокуратура, — продолжал Баландин. — Я знаю Чарустина не первый год. Он никогда не вызывал у меня ни доверия, ни симпатии! Это нечестный и жестокий человек.
Я остановил Баландина жестом руки.
— Николай Николаевич! Вы лицо в данном случае официальное. Каждая ваша оценка должна опираться на факты. Вы сказали, что Чарустин нечестен, далее вы назвали его жестоким. Какими фактами вы могли бы подтвердить свои выводы?
— Мы задали ему вопрос на комиссии, считает ли он себя виновным в случившемся. Он ответил, что не может никак усмотреть своей вины. Это же жестоко! Сколько жизней по его недосмотру... Хотя бы и недосмотру!
— Почему хотя бы?
— Редко, но случается. Вам, наверное, лучше нас известны некоторые эпизоды... Случалось, что нашим инженерам и закупщикам подкидывали негодное оборудование. Недосмотр? Иногда бывал недосмотр, а иногда прямой сговор с фирмой.
— Какое это имеет отношение к Чарустину?
— Почему он принял некондиционные трубы? Я хотел бы получить от вас ответ на этот вопрос.
— Вы нам подсказываете направление для расследования? Так вас нужно понимать?
— Так и понимать!
— Вы сказали, что давно знаете Чарустина. Скажите, почему у вас сложилось о нем неблагоприятное мнение, почему он у вас не вызывает доверия?
— Это тонкие, почти неуловимые вещи. Вам, конечно, нужны факты...
— Нам приходится иметь дело и с неуловимыми вещами...
Баландин пожал плечами, как бы показывая, что вынужден говорить, что сам он, по своей инициативе, не упомянул бы о таких мелочах.
— Мы учились с ним вместе в аспирантуре. Он сделал кандидатскую диссертацию... Руководитель, уважаемый и любимый нами профессор, крупный ученый сделал ему по диссертации значительные замечания. Нужна была большая доработка. Вызнаете, что он сделал? Обиделся. Снял вопрос о защите диссертации в институте и выехал из Москвы в другой город. Поработал там на одном из заводов и в этом городе защитил без доработки. Сами понимаете, что требования не московские и обстановка облегченная. Пришлось нашему профессору повоевать в Высшей аттестационной комиссии. Но вмешался директор завода, где работал Чарустин, звонил министру, и диссертацию протащили. Где, какой великий выбирал путь протоптанней и легче? Использовал связи, кадровый голод на далекой периферии.
— Далекая периферия?
— Сахалин! За одно согласие туда поехать могут кандидатскую степень присвоить...
— Но ведь надо поехать... И не на один год!
— Не на один год. Это верно. Но не один год пришлось бы ему и дорабатывать диссертацию. Вы склонны считать этот поступок красивым?
— Все дело, конечно, в содержании диссертации...
— Вы можете обратиться к фактам. Поднимите диссертацию, отзывы. Все станет на место...
— Посмотрим, Николай Николаевич! Для этого нужна консультация у специалистов.
Баландин продолжал.
— Я знал его семью. У него было двое детей... Он бросил семью. Бывает... Но и в этом поступке он оказался не на высоте! Со стороны в семейные дела, конечно, трудно вникнуть... Но честные, порядочные люди в таких случаях поступают прямо и решительно. Он придумал себе предлог. Работал в то время он в одной из лабораторий в Москве. Интересная работа, значительный институт. Вдруг собрался опять в
