— Разрешите мне самой пойти за ними. Я думаю, что там тоже есть благородные люди.
И комендант разрешил.
Все складывалось так удачно, что я даже не верила своему счастью. Мы со свекровью отправились в пересыльный пункт. Немец-офицер распечатал пакет, удивленно покачал головой, но ничего не сказал, отдал мне бумаги Ивана.
Вышел ко мне Иван. Вернули ему одежду.
— А золото вы должны оставить, — предупредил комендант. — Приказ фюрера.
Я расхрабрилась, говорю:
— Нет такого приказа, герр комендант. — Гляжу, Максим усмехается, достает золотую монету и кладет на стол перед ним.
Немец взял:
— Пусть это останется у меня на память о такой хорошей украинской семье, как ваша.
А Иван, как только мы отошли от лагеря, сказал:
— Надо скорее освобождать Жоржа. Пропадет. Здесь у него слишком много знакомых.
Дудкин работал раньше в этом лагере и за отказ выехать в Германию был приговорен к расстрелу. Но ему удалось бежать. Чтобы его не узнали, по совету Кудри он обмотал лицо шарфом и старался не выходить из барака.
Максим в тот же вечер разработал план освобождения Жоржа. Идти за ним должна была Женя Бремер. Она получила пропуск за Днепр и явилась в лагерную комендатуру. Женя была “фольксдейч”, и разговор с ней был иным. Ее приветливо встретили, особенно когда узнали, что она пришла сюда в поисках сына — “бедного немецкого мальчика Адольфа, мобилизованного большевиками, который сейчас томится в лагере вместе с этими ужасными украинцами”.
План Максима удался. “Бедного Адольфа” искали офицеры, фельдфебели, солдаты и, конечно, не нашли. Женя плакала и, уже прощаясь, как-то вскользь, словно бы вспомнив что-то не очень важное, обронила, что здесь сидит еще один украинец, невинный человек, муж ее подруги немки, и назвала фамилию Жоржа. Дудкина выпустили из лагеря. Еще один выкарабкался из пропасти. Выкарабкался, чтобы назавтра опять шагать над бездной.
У Кудри был большой праздник — связь с Центром все же удалось установить. К нему прилетели из Москвы два связиста. Правда, из-за сильного зенитного огня их сбросили не в районе Киева, а где-то над Каменец-Подольской областью.
Почти три недели продолжался рейд этих отважных людей. Их ловили, они пробирались лесами, обходя населенные пункты, ловко избегая полицейских кордонов, несколько раз ускользали от облавы и наконец, больные и измученные, пройдя 650 километров пешком, добрались к Максиму.
Он надежно запрятал своих гостей, подлечил их, дал возможность отдохнуть и потом, проводил из города, передав с ними важные сообщения Центру. Между прочим, он докладывал, что первого мая одна из его групп организовала крушение эшелона с боеприпасами и войсками на перегоне Киев — Жмеринка, а вскоре еще более крупное крушение в Дарнице. Он сообщал также и о других диверсиях, в том числе и о том, что им удалось обрезать тормоза и пустить с откоса к Подолу трамвай, переполненный немецкими офицерами.
В эти дни Максим узнал, что в Киев прибывает крупный руководитель нацистской партии, министр оккупированных областей Розенберг. Оккупантам надо было усилить вывоз в Германию рабочей силы, продовольствия, металла. Прилетел также гаулейтер Украины Эрих Кох. На совещание были вызваны все гебитцкомиссары, штадткомиссары и другие высшие административные чиновники Украины. Труппа оперного театра готовилась к большому концерту, на котором должны были присутствовать Розенберг и Кох.
Максим поручил Рае Окипной достать побольше билетов в партер и на балконы для того, чтобы расставить боевиков с гранатами. Вместе с Митей и Жоржем он разработал все подробности покушения.
Все было готово. Но незначительное обстоятельство изменило ход событий: накануне концерта все билеты были отменены.
Бывает же такое у разведчиков, как, впрочем, и у всех людей: “близок локоть, а не укусишь…”
Зато через несколько дней Максиму стало известно, что в Виннице заканчивается строительство каких-то очень важных сооружений. Он вспомнил разговор с Тарасом. Надо было наконец выяснить, чем там занимаются немцы. “Пожалуй, придется поручить это Рае”, — подумал он. Когда-то она пела в Винницком театре, у нее было там много знакомых, и если учесть ее связи с высшими гитлеровскими кругами Украины, то лучше Раисы для такого задания никто не подходил.
— Найдите предлог для поездки в Винницу, — попросил ее Максим на очередной встрече.
— Завтра же начну хлопотать, — коротко ответила она.
Максим тогда еще не знал, что посылал ее в логово Гитлера, в секретную штаб-квартиру фюрера, которая была построена неподалеку от Винницы, и что одно лишь слово “Винница” вызовет повышенный интерес гестаповцев к его разведчице.
Через несколько часов после того как Рая осторожно намекнула шефу, что хотела бы дать концерт в своем родном городе, один из руководителей службы “СД” Киева вызвал к себе в кабинет особо секретного агента — “Нанетту”.
— Постарайтесь сблизиться с Окипной, — сказал он. — Нам нужно знать, кто ее окружает, с какой целью она едет в Винницу, что она думает о нас.
— Окипная? — переспросила Нанетта. — Прима оперы? Кармен?
— Именно она, — кивнул гестаповец. — Очень нас интересует. И особенно ее окружение.
Офицер порылся в бумагах, достал анкету Окипной.
— Она из Винницы. Отец — священник Копшученко. Был репрессирован советскими властями. Сейчас живет вместе с ней. Чкалова, 32…
Рая медленно шла по улице Короленко к театру. Кто-то тихонько тронул ее за руку. Невысокая, коренастая, черноглазая, довольно миловидная женщина с интересом разглядывала ее.
— Здравствуйте, — улыбнулась женщина. — Не узнаете?
— Нет. Кто вы?
— А я вас хорошо знаю, — продолжала улыбаться женщина, — Вы Рая Окипная, наша винничанка, дочь Копшученко. Теперь вы знаменитость, от вас в восторге киевляне. А ведь когда-то мы были знакомы!
Рая попыталась вспомнить, видела ли она прежде это лицо. Нет, не видела.
— Простите, — сказала она. — Не припоминаю.
— Что поделаешь, война, — вздохнула женщина. — В каждой семье горе, люди даже о близких забывают…
Когда Рая рассказала Максиму о враче Наташе, своей новой знакомой, он заинтересовался:
— Говоришь, заведует лабораторией городской поликлиники? Узнай, что за человек. Нам бы она очень пригодилась.
Люди Кудри достали в полиции новые паспорта, пропуска, справки. Нужны были химикаты, чтобы изменить в документах фамилии.
Через несколько дней Рая заметила у входа в театр свою новую знакомую.
— Буду сегодня вас слушать, — сказала Ната. — С трудом достала билет у знакомого врача- немца.
— Заходите ко мне после спектакля, — пригласила ее Рая. — Пойдем вместе домой.
Такого изысканного общества, какое собралось в тот вечер у Окипной, Ната еще не видела. За столом — а он был накрыт по тем временам роскошно — сидели штандартенфюрер СС, оберштурмбаннфюрер, он же личный адъютант шефа СС Киева, мадьярский генерал Франц Карлович, еще несколько офицеров, директор оперного театра и какая-то красивая блондинка, великолепно говорившая по-немецки. Гости поднимали бокалы за великую Германию, за новый порядок, за фюрера. А когда встали из-за стола, багровый от вина генерал, весь вечер сидевший рука об руку с Раей, открыл крышку фортепьяно и попросил что-нибудь спеть. Ходили слухи, что он уже сделал Рае предложение, и она якобы не ответила отказом…
