полосы. Непонятно, зачем понадобилась хищнику такая вызывающая шкура, разве что для приманки.
Животное приблизилось метров на двенадцать, равнодушно взглянуло, отвернулось грациозным движением и затрусило в сторону корабля. В этом создании удивлял сплав красоты, силы и угрозы.
Сейчас животное приближалось к Боудмену. Тот достал оружие.
— Нет! — Роулинг услышал свой собственный крик. — Не убивай его, Чарльз! Оно просто хочет посмотреть на нас вблизи!..
Боудмен выстрелил.
Животное подпрыгнуло и рухнуло, вытянув лапы. Роулинг подбежал, потрясенный. «Не надо было его убивать, — подумал он. — Чарльз поступил мерзко». Он не мог с собой совладать и взорвался гневом:
— Ты что, не мог подождать, Чарльз? Может, оно само бы ушло! Для чего…
Боудмен улыбнулся, кивнул одному из членов экипажа, и тот распылил вокруг лежащего животного наркотический препарат. Когда дурман рассеялся, понес тело к кораблю.
А Боудмен ласково произнес:
— Я всего лишь одурманил его, Нэд. Ведь нашу экспедицию финансирует и Федеральный зоологический сад. Или ты воображаешь, что я убиваю направо и налево?
Роулинг почувствовал себя жалким глупцом.
— Нет… Я вообще-то хотел…
— Забудь об этом. Хотя нет, постарайся не забыть ничего. Извлеки из этого урок: прежде чем орать вздор, подумай.
— Пока я бы думал, ты бы его убил.
— Тогда ценою жизни бедного зверька ты, возможно, узнал бы обо мне нечто дурное. И, возможно, тебе не помешало знать, что меня провоцирует на убийство все, что незнакомо и обладает острыми зубами. Но ты рано поднял шум. Если бы я намеревался убить, то твой вопль не изменил бы моего решения. В крайнем случае, помешал бы попасть, и тогда мы оба пали бы жертвами раненой бестии. Итак, всегда выбирай подходящий момент, Нэд. Главное — трезво оцени ситуацию. Порою лучше позволить чему-то произойти, чем поступить опрометчиво. — Боудмен подмигнул. — После моей краткой лекции чувствуешь себя идиотом? Обиделся, парень?
— Отчего же, Чарльз? Я не уверен, что мне уже нечему учиться.
— И желал бы учиться у старого подлеца, который всех выводит из терпения?
— Чарльз…
— Извини, Нэд. Я не должен тебе надоедать. Ты был прав, когда старался помешать гибели животного. Не твоя вина, что ты не понял моих намерений.
— Но все же ты считаешь, что мне стоило подумать, когда ты нажимал спуск пистолета?
— Пожалуй, стоило подумать.
— Ты сам себе противоречишь, Чарльз.
— Непоследовательность — моя привилегия, даже мой капитал, — беспечно посмеиваясь, объявил Боудмен. — Но вот этой ночью ты постарайся хорошо выспаться. Завтра мы пролетим над лабиринтом и составим предварительную карту, а потом будем высылать туда людей. Я думаю, что через неделю мы сможем поговорить с Мюллером.
— А он захочет сотрудничать?
— Вначале не захочет. — По резко о-черченному лицу Боудмена скользнула тень. — Заупрямится. Будет поливать нас грязью. В конце концов, ведь именно мы его оттолкнули. С какой стати он будет помогать людям Земли? Но потом он все же придет на помощь, Нэд, ибо он человек гордый, а гордость остается гордостью, несмотря ни на что, пусть он сейчас болен, одинок и разочарован. Даже ненависть не лишит человека настоящей гордости. Тебе, Нэд, не надо этого доказывать, ты сам того же покроя. Даже у меня есть своя гордость. Уж как-нибудь мы с Мюллером контакт наладим. Мы уговорим его покинуть этот проклятый лабиринт и помочь нам.
— Я надеюсь на это, Чарльз, — Роулинг заколебался: — Но как подействует на нас… контакт с ним? Я имею в виду его болезнь… влияние на окружающих…
— Плохо подействует. Очень плохо.
— Ты встречался с ним после того?…
— Да, несколько раз.
— Я не могу по-настоящему представить, что вот я стою перед кем-то, а вся его личность выливается на меня… При встрече с Мюллером это именно так и происходит, правда?
— Это похоже, что словно окунаешься в ванну с кислотой, — ответил Боудмен. — К этому можно притерпеться, но с этим нельзя примириться. Вся шкура горит. Отвращение, страх, жадность, хворь — все это брызжет на Мюллера, словно поток гноя.
— А ты говоришь, что он гордый человек, благородный человек…
— Да, он был таким, — Боудмен посмотрел в сторону далекого лабиринта. — И спасибо за это Богу… Но все это, словно ушат холодной воды на голову, не так ли? Даже если такие превосходные люди, как Дик Мюллер, таят в своем мозгу такую пакость, то что скрывается в мозгу людей обыкновенных? Тех самых обычных, серых людей, ведущих свою обычную, серую жизнь? Если бы наслать на них то несчастье, что постигло Мюллера, то огонь, исходящий от них, испепелил бы все разумное на много световых лет вокруг.
— У Мюллера было достаточно времени, чтобы сгореть самому, — заметил Роулинг. — Что же будет, если мы не сможем к нему вообще приблизиться? Что будет, если мы не выдержим его излучения?
— Выдержим, — ответил Боудмен.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
А Мюллер в лабиринте размышлял над ситуацией и взвешивал свои шансы. На молочно-белых экранах видеоскопа вырисовывались изображения космического корабля, пластиковых куполов, выросших рядом, суета крохотных фигурок. Теперь Мюллер сожалел, что не смог обнаружить аппаратуру, которая контролировала коллекторы, ибо изображения были туманными. Но все же ему повезло, что можно пользоваться этим оборудованием. А множество древних аппаратов города уже давно вышло из строя из-за поломок каких-то важных частей. Но на удивление многое продержалось века, и эта отличная сохранность древней, техники говорила об умении ее создателей. К тому же Мюллер смог установить назначение лишь некоторых изделий древних мастеров, да и пользовался ими не лучшим образом.
Он всматривался в туманные изображения своих близких — людей, занятых устройством лагеря на равнине, и прикидывал, какие новые муки они ему. готовят.
Когда он покидал Землю, то сделал все, чтобы замести следы. Нанимая межпланетную ракету, ложно заполнил формуляр полета, извещая, что отбывает на Сигму Дракона. За время путешествия он должен был неизбежно миновать три контрольные станции, но на каждой для отвода глаз зарегистрировал большой орбитальный рейс по галактике. Трассу он выдумал старательно, дабы никто не догадался, куда же он подевался.
Конечно, самый обычный сравнительный контроль всех трех станциий сразу же выявил бы, что три поочередные свидетельства — это одна большая ложь. Но Мюллер рассчитывал, что до ближайшего контроля он закончит свой полет и исчезнет. Вероятно, все это удалось, ибо по следу не устремились корабли преследователей.
В окрестностях Лемноса он выполнил последний обманный маневр: оставив ракету на паркинговой орбите, сам в капсуле спустился на планету. А тем временем бомба с часовым механизмом разнесла ракету и расшвыряла обломки по миллиарду пересекающихся орбит. Надо обладать каким-то фантастическим компьютером, чтобы вычислить общий, источник этих частиц. Бомба была настроена так, чтобы на каждый квадратный метр пришлось пятьдесят направляющих векторов, и это на какое-то время делало работу трассографа невозможной. А времени Мюллеру требовалось немного, скажем, лет шестьдесят. Он покинул Землю шестидесятилетним и в нормальных условиях мог рассчитывать на сто лет в расцвете сил; но здесь,
